Кадровая политика № 1/2003 :: Содержание

С.Т.МИНАКОВ
СОВЕТСКАЯ ВОЕННАЯ ЭЛИТА В ПОЛИТИЧЕСКОЙ БОРЬБЕ 20-30-х ГОДОВ

Опасность войны на "два фронта".
Обострение внутрикорпоративных отношений в советской военной элите

…В 1932 г., после почти пятилетней "опалы", вновь на официальном уровне началась популяризация М. Тухачевского. В феврале 1933 г. за выдающиеся успехи в перевооружении Красной Армии его наградили Орденом Ленина. В 1934 г. он, наряду с К. Ворошиловым, делал доклад на 17 съезде партии и был избран кандидатом в члены ЦК ВКП (б). Летом 1934 г. был упразднен РВС СССР, и руководство Красной Армией оказалось у номенклатурной "тройки": К. Ворошилова (наркома обороны СССР), Я. Гамарника (начальника ПУ РККА и 1-го заместителя наркома), М. Тухачевского (2-го заместителя наркома). 24 ноября 1934 г. при Наркоме обороны был учрежден Военный совет, в состав которого, кроме указанных выше наркома и его двух заместителей, вошел (опуская фамилии политкомиссаров): 51 человек, среди них: В. Блюхер, С. Буденный, М. Василенко, И. Гарькавый, О. Городовиков, И. Дубовой, П. Дыбенко, А. Егоров, Н. Ефимов, С. Каменев, А. Корк, Г. Кулик, К. Мерецков, Н. Петин, А. Седякин, С. Тимошенко, И. Уборевич, И. Федько, Б. Фельдман, Б. Шапошников, И. Якир. Таким образом, они оказались в официальной "номенклатурной" элите Красной Армии. Популярность их в общественном мнении была совсем не равнозначна. Некоторые из них были широко известны еще с 20-х годов, другие получили эту известность в конце 20-х н начале 30-х годов. Фамилии третьих практически ничего не говорили никому, кроме сравнительно узкого круга военных профессионалов.

В передовой статье от 1 февраля 1935 г. газета "Правда" дала сложившуюся тогда в общественном мнении страны иерархию "вождей и героев" Красной Армии. "Мы оказались победителями потому, что наша армия была подлинной армией рабочих и крестьян, завоевавших свою свободу и защищавших свои законные права... Потому что наша армия имела своих талантливых полководцев: своего Фрунзе, своего Ворошилова, Буденного, Тухачевского, Блюхера, Егорова, Гая, Якира, Кутякова, Чапаева, Федько…". Итак, для "общественности", М. Тухачевский был поставлен на четвертое место. При этом только о двух первых было сказано: "своего Фрунзе, своего Ворошилова". Остальные же, в том числе и М. Тухачевский, включались в ряд как бы не совсем "своих". Этот незначительный штрих, все-таки выделял из "вождей и героев" М.Фрунзе и К. Ворошилова. Тем не менее, с января 1935 г. о М. Тухачевском часто писали и помещали его фотографии в центральных газетах, прежде всего, в "Красной Звезде".

В 1935 г., советские граждане могли видеть военную элиту СССР и ее "номенклатурную иерархию", отражавшие ситуацию 1935 г. (до введения и присвоения персональных воинских званий), на плакате, на котором помещался фотомонтаж из портретов наиболее известных и популярных военачальников. 14 "вождей" располагались явно не случайно в следующем порядке: 1. Ворошилов К.Е., 2. Гамарник Я.Б., 3. Тухачевский М.Н., 4. Егоров А.И., 5. Халепский И.А., 6. Орлов В.М., 7. Якир И.Э., 8. Каменев С.С., 9. Орджоникидзе Г.К., 10. Буденный С.М., 11. Алкснис Я.И., 12. Муклевич Р.А., 13. Эйдеман Р.П., 14. Уборевич И.П.

Осенью 1935 г. отечественной и зарубежной общественности был представлен официально определенный номенклатурный состав и иерархия военной элиты "по результатам введения" персональных званий" в РККА и их присвоением советским военачальникам. В решении Политбюро ЦК от 14 ноября 1935 г. лишь "пяти избранным" присваивалось воинское звание маршала Советского Союза". Ими были К. Ворошилов, М. Тухачевский, А. Егоров, С. Буденный, В. Блюхер. В "избранной пятерке", конечно же с "благославения" И. Сталина, М. Тухачевский занимал второе место среди "вождей РККА". В общем, это соответствовало должностной номенклатуре, хотя спорным представляется размещение под №№ 4 и 5 С. Буденного и В. Блюхера.

О других "генералах" в решении Политбюро ЦК говорится лишь "об утверждении в военном звании", которое они уже имели к ноябрю 1935 г. Из них выделялись пять "генералов" второго ряда, "командармы 1-го ранга" (при этом также обращает на себя внимание "номенклатурная иерархия", не соответствующая ни должностному, ни алфавитному принципу в последовательности перечисляемых фамилий): С. Каменев, И. Якир, И. Уборевич, И.Белов, Б. Шапошников.

В состав "генералов" третьего ряда были включены П. Дыбенко, М. Левандовский, И. Дубовой, И. Федько, А. Корк, Н. Каширин, А. Седякин, Я. Алкснис, И. Халепский, И. Вацетис.

Согласно решению Политбюро ЦК, в состав высшего командного состава официально включались лица в званиях от "маршала" и до комдива". При этом персонального перечисления удостоились лишь "маршалы", "командармы 1-го ранга" и "командармы 2-го ранга". Таким образом, можно полагать, что именно перечисленные выше 20 "генералов", удостоенных указанных "персональных воинских званий" и вошли официально в состав советской военной элиты к концу 1935 г.

Недовольными несправедливым, "не по заслугам", распределением персональных званий в 1935 г. были многие представители высшего комсостава, известные еще со времен гражданской войны. Весьма часто это воспринималось как "понижение в чине": имевший четыре или три ромба в петлицах, после получения персонального звания оставался соответственно с тремя или двумя ромбами. Это было заметно окружающим и обидно. Среди недовольных - Свечин, Петин, Лазаревич и др.

Основные внутрикорпоративные "группировки" (некоторые из них зародились еще в 1926 г.) сложились и упрочились в первой половине 30-х. Всем им была присуща более или менее отчетливо выраженная оппозиционность по отношению к наркому К. Ворошилову и его ближайшему окружению и соперничество с другими внутрикорпоративными группировками. Вызваны они были не только личными настроениями или амбициями, но и противоречиями, возникавшими в ходе решения фундаментальных проблем оперативно-стратегического характера, военного строительства, боевой подготовки войск, военной политики. Устойчивая неприязнь возникала и по социо-культурным принакам. "Красные партизаны" из бывших солдат, унтер-офицеров, командиры "рабоче-крестьянского" происхождения и воспитания часто с откровенной неприязнью, даже, ненавистью, относились к "золотопогонникам", "белой кости", "аристократам", бывшим офицерам. Такая позиция была достаточно типична и генетически связана еще с настроениями "классовой борьбы" периода гражданской войны.

Особенно обострились отношения между "генеральскими группировками" с конца 20-х годов и в первой половине 30-х гг. В период форсированной модернизации Красной Армии и новой ротации кадров военной элиты. Об этом красноречиво свидетельствует дискуссия, развернувшаяся на Пленуме РВС СССР в октябре 1930 г.

Тогда М. Тухачевский, при поддержке И. Якира, И. Уборевича, В. Триандафилова выступил с резкой критикой системы подготовки офицерских кадров в военных учебных заведениях РККА, в том числе в Военной академии РККА. Он считал, что старые преподавательские кадры, как правило, из генштабистов старой армии, не хотят или не в состоянии делать это, отвечая требованиям модернизированной армии. Он указывал также на низкий образовательный и профессиональный уровень командиров, вышедших из гражданской войны, которые в силу этого, не в состоянии осваивать новые оперативно-тактические методы, применять новую боевую технику. На постановку М. Тухачевским проблемы переподготовки командных, в том числе высших командных кадров РККА, К. Авксентьевский, в частности, отвечал: "Все мы генералы от революции и всех сразу не заменишь, и надо нас учить".

В этом же плане в первой половине 30-х годов складывалась весьма характерная нравственная атмосфера в БВО, которую создавал сам командующий округом И. Уборевич, деливший старший командный состава на две "школы" - старую и новую, отдавая предпочтение второй.

…В высших партийных и правительственных кругах кулуарно с подозрительностью, а в период репрессий громогласно говорили о "группе Тухачевского", куда включались Дыбенко, Уборевич, Корк, Путна, Примаков. Думается, однако, что объединение всех перечисленных выше "генералов" в "группу Тухачевского" можно лишь с большими оговорками. По свидетельству Г. Иссерсона Тухачевский не имел никакого своего окружения и не группировал вокруг себя так называемых "любимчиков"... Тухачевский не имел среды, на которую мог бы опираться… (см. Военные архивы). Судя по всему, М. Тухачевский, как и другие реальные "военные вожди" уже в значительной мере утратил свою подлинную "меритарность". Он также превратился в "номенклатурную" фигуру, во всяком случае, в официальной пропаганде. Номенклатурное положение М. Тухачевского и его покорность власти красноречиво передал в своих впечатлениях А. Бармин, после долгого перерыва, вернувшись из-за границы, посетивший его в 1934 г. "Моя первая встреча с Тухачевским после долгой разлуки прочно осталась в моей памяти. Маршал вышел из-за стола мне навстречу с непринужденной вежливостью, с какой он всегда обращался с младшими. Он пополнел, виски его были тронуты сединой. Но лицо его было по-прежнему молодым и оживленным. Он был так же уверен в себе, так же внимателен к собеседнику. Во время беседы зазвонил телефон. Маршал спокойно взял трубку, но вдруг неожиданно вскочил на ноги и заговорил совсем другим голосом: "Доброе утро, Клементий Ефремович... Так точно, как вы скажете, Клементий Ефремович... Будет выполнено, Клементий Ефремович…". Так он говорил с Ворошиловым. Этот случай произвел на меня тяжелое впечатление. Даже Тухачевский уже не мог принимать решения, он просто выполнял приказы... В ходе последующих контактов с ним я сделал вывод, что его воля была сломлена; в огромной бюрократической машине он стал простым винтиком. Из лидера он превратился в простого служащего" (см. Барнина).

Нравственное самочувствие М. Тухачевского в 1935-1936 гг. красноречиво отразилось в воспоминаниях Г. Серебряковой. "Как-то зимним вечером зайдя к нам, он встретил несколько критиков, поэтов и литераторов. Прозвучали стихи Маяковского и Багрицкого, нравившиеся Михаилу Николаевичу. Выслушав их, он начал декламировать сам, низким, хорошо поставленным голосом:

"Рожденные в года глухие

Пути не помнят своего

Мы, дети страшных лет России,

Забыть не в силах ничего.

Испепеляющие годы:

Безумье ль в вас, надежды ль весть?

От дней войны, от дней свободы

Кровавый отсвет в лицах есть.

Есть немота -

То гул набата заставил заградить уста.

В сердцах восторженных когда-то,

Есть роковая пустота.

И пусть над нашим смертным ложем

Взовьется с криком воронье.

Те, кто достойней, Боже, Боже,

Да узрят Царствие Твое".

Даже учитывая бросавшееся, особенно в эти годы некоторое позерство М. Тухачевского, принимая во внимание свойства его личности, трудно усомниться в том, что эти строчки в его устах являлись скрытым выражением его личных настроений.

Как весьма авторитетная военно-политическая, как правило, оппозиционная, альтернативная К. Ворошилову фигура, Тухачевский привлекал к себе всех реально или мнимо "обиженных", "ущемленных" по службе или несогласных с официальным курсом военного строительства, порой сам провоцировал привлечение к себе недовольных и "обиженных". Однажды в 1936 г. комдив Д. Шмидт, поругавшийся с К. Ворошиловым, столкнулся в коридоре наркомата с М. Тухачевским. "Что, Митя, не любит вас Нарком? - спросил его маршал. - Не горюйте, он и меня не терпит" (см. Особый отчет. М., 1989. С. 102). Поэтому, скажем, отношение П. Дыбенко, включенного в "группу", к М. Тухачевскому было крайне неровным: от восхищения, до озлобленности и зависти. В 1931 г. в одном письме из Берлина (где он учился на курсах Генштаба) К. Ворошилову он жаловался, утверждая, что "Уборевич и Тухачевский травят его, называют консерватором и призывают бороться против таких, хотя сами до революции имели возможность учиться, владеть иностранными языками, ездят в заграничные командировки, изучают опыт и иностранную литературу, а он был лишен таких возможностей..." (см. Якупова).

Хроническая неприязнь по-прежнему оставалась между М. Тухачевским, с одной стороны, и А. Егоровым, С. Буденным - с другой, возникшая еще в 1920 г. из-за соперничества и роковых событий советско-польской войны. Не столь ярко выраженной, но устойчивой, особенно после острого конфликта по проблеме модернизации армии, была несовместимость М. Тухачевского и Б. Шапошникова. Даже И. Якира и И. Уборевича нельзя безоговорочно объединять с М. Тухачевским в одну "группу".

Вполне определенно можно выделить внутри "новой" военной элиты "группу Якира-Гамарника". Она сформировалась на основе, преимущественно, военно-земляческих отношений и включала, в основном, соратников И. Якира, ветеранов 45-й стрелковой дивизии. В нее воходили их близкие друзья: И. Дубовой, И. Гарькавый, П. Княгницкий, С. Туровский, В. Бутырский. Тяготели к этой группировке и "червонноказачьи командиры" вместе с В. Примаковым. Близок был к ней и Г. Котовский со своими "котовцами". Особенностью группировки было то, что в ней, наряду с "генералами" было много "комиссаров". Сказывалось, видимо, "комиссарское" прошлое самого И. Якира.

В номенклатуру военной элиты И. Якир вошел лишь в 1924 г. И до конца 20-х годов не играл в ней ведущей роли. В 20-е годы, да и позже, его репутация "генерала" в советской военной элите и за рубежом была своеобразной. Лучше других знавший "революционных генералов" гражданской войны Л. Троцкий так характеризовал И. Якира: "…Уже на первых шагах он обнаружил воображение и находчивость стратега… Свою преданность революции и партии Якир имел случай доказать с гораздо большей непосредственностью, чем Тухачевский. После окончания гражданской войны он серьезно учился. Авторитет, которым он пользовался, был велик и заслужен…" (см. Троцкого). "Генералы", военные профессионалы, давали ему более сдержанные характеристики, отмечая у него отсутствие настоящего военного образования.

В русском военном зарубежье оценки И. Якира положительные, но довольно сдержанные. Впрочем, И. Якир, в 1927-1928 гг. учившийся в военной академии в Германии, получил высокую оценку своих способностей со стороны своих немецких учителей, в том числе и от фельдмаршала П. фон Гинденбурга. Знаменитый военачальник 1-й мировой войны подарил И. Якиру, прочитавшему в германской академии лекции по истории гражданской войны в России книгу А. фон Шлиффена "Канны" с надписью: "На пямять господину Якиру - одному из талантливых военачальников современности" (см. Военно-исторический журнал, 1962. № 12. С. 65-66).

Манера и методы управления подчиненными у И. Якира, очевидно, сформировались под влиянием его первоначального комиссарского опыта. "Он с одинаковой мягкостью и теплотой относился к людям и на службе, и вне службы, - вспоминал генерал С. Калинин. - Причем в его отношениях с подчиненными не проскальзывало даже намека на панибратство или стремления заслужить дешевый авторитет (см. Калинина). Однако, эта несколько "сглаженная" характеристика И. Якира-командующего, "корректируется" другой, относящейся, правда к более позднему времени. Комдив И. Капуловский, обратившийся к К. Ворошилову с жалобой на И. Якира, вновь написал письмо "лично" наркому, в котором были следующие строчки: "Когда я хотел обратиться к Вам, меня предупреждали товарищи: "не пиши, не обращаяйся к Ворошилову, ибо Якир тебя за это уложит в гроб"... Когда я все же у Вас был и вернулся, мне сказали: "теперь держись, первый блин из тебя Якир сделает на ближайшем совещании". Так и было…" (см. Сувенирова).

Несмотря на то, что было известно "отеческое отношение Троцкого к Якиру" во время гражданской войны, И. Сталин полностью доверял ему в 20-е годы. Об этом говорит его ответ на телеграмму К. Ворошилова осенью 1929 г., где тот спрашивал мнение И. Сталина о кандидатурах на должность начальника Политуправления РККА Ответ И. Сталина: "Можно назначать либо Якира, либо Гамарника". Это значит, что в партийно-правительственных и в высших военных кругах, И. Якир воспринимался, прежде всего, как "политработник" и уже во вторую очередь как "генерал". Поэтому не вызывает особого удивления реплика И. Сталина, относящаяся к 1937 г.: "Якир… в военном деле ничем не отличается" (см. Кривицкого).

…Первые признаки неприязненного отношения и некоторой подозрительности в отношении И. Якира зародились у И. Сталина еще в 1933-1934 гг. Связано это было, в частности, и с возражениями украинского руководства, в том числе И. Якира против некоторых аспектов коллективизации, проводившейся на Украине. Однако на XVII съезде ВКП (б) И. Якир был переведен из кандидатов в полноправные члены ЦК, что, несомненно, усилило его политическую значимость. Пожалуй, с этого времени И. Якир становится единственным из профессиональных высших командиров РККА получившим такой политический вес. Это также не могло не беспокоить И. Сталина. Меры по фактическому ослаблению военно-политического веса И. Якира, принятые И. Сталиным, оказались в мае 1935 г., когда Украинский военный округ был разделен на Киевский и Харьковский. Из всесильного "диктатора Украины" И. Якир превращался в командующего одним из украинских округов. Этим действием, разумеется, влияние И. Якира не ослаблялось сразу, однако "вбивался клин" в его отношения с бывшим заместителем И. Дубовым, который назначался на формально равнозначную должность командующего Харьковским военным округом. Этот акт должен был способствовать расколу единства "украинской группировки", которая в 1930-1931 гг., в частности, помешала арестовать М. Тухачевского.

…"Немилость" к ним И. Сталина и недоброжелательность К. Ворошилова явственно обнаружились в период присвоения персональных званий осенью 1935 г, когда Блюхеру было присвоено звание Маршала по личному предложению Сталина, чему сильно завидовали Уборевич и Якир" (см. Викторова).

…К середине 30-х годов И. Уборевич уже имел устойчивую репутацию одного из самых способных и подготовленных советских генералов, как в СССР, так и за его пределами. По мнению маршала И. Конева, И. Уборевич был "самым крупным военным деятелем" той эпохи. Он "высоко оценивал его опыт в период гражданской войны. Высоко оценивал его как командующего округом, как человека, прекрасно знавшего войска, пристально и умело занимавшегося боевой подготовкой, умевшего смотреть вперед и воспитывать кадры". Педантичный, по-немецки пунктуальный и аккуратный, И. Уборевич был требовательным и строгим командиром и "бесподобным воспитателем", по словам маршала Г. Жукова (см. Симонова).

"Генеральская группа Седякина-Ковтюха" сложилась к середине 30-х годов. В нее входили М. Великанов, И. Кутяков, В. Примаков, М. Ефремов, Н. Каширин, В. Орлов; близки к ним были П. Вакулич, М. Ковалев, С. Савицкий. В близких приятельских отношениях с И. Кутяковым находился будущий маршал Г. Жуков, хотя в обсуждении политических вопросов он участия не принимал и свое отношение к К. Ворошилову никак не выражал. Лидирующее положение в этой оппозиционной "генеральской группе" занимал А. Седякин, с февраля 1924 г. включенный в номенклатуру советской военной элиты. С 1933 г. он занимал должность заместителя начальника Штаба РККА и начальника Управлени боевой подготовки. В мае 1917 г. вступил в партию большевиков. Насколько искренними были его большевистские убеждения сказать трудно, т.к. до революции А. Седякин служил в "первом полку императорской гвардии", куда шел весьма тщательный отбор солдат, в частности по мировоззрению и убеждениям. Его характеристика со стороны командования очень нелестна: "Штабс-капитан Седякин, из бывших мордобоев, сделавшийся в марте ярым революционером, а затем перекинувшийся в большевика" (см. Будберга). Жесткость А. Седякина как командира отмечали и те, кто служил по его начальством в Красной Армии и после гражданской войны.

Все указанные "генералы" являлись членами Военного Совета при наркоме обороны СССР и считали, "что нарком Ворошилов не справляется с работой и надо бороться за его смену".

Впрочем, они весьма ревниво относились и к авторитету и неформальному лидирующему положению М. Тухачевского, И. Уборевича и вообще бывших кадровых офицеров старой армии. Комкор И. Кутяков заявлял, что "политически никогда не сочувствовал Тухачевскому и Уборевичу, считал их "белой костью", представителями вновь нарождающейся военной аристократии". Он относился к ним подозрительно, недолюбливал их и не доверял им. Не пользовался его одобрением и Корк, которого он нередко называл "золотопогонником".

Кутяков давал нелицеприятные характеристики не только названным военачальникам и наркому, но и другим представителям высшего комсостава - покойному М.Фрунзе, Б. Шапошникову (см. Викторова). У Кутякова и Седякина были крайне плохие отношения и с Дыбенко. На партсобрании штаба ПриВО И. Кутяков заявил, что Дыбенко принадлежит к троцкистской организации. В ответ на это П. Дыбенко, тогда командующий этим военным округом, потребовал от К. Ворошилова "убрать Кутякова или освободить его от обязанностей командующего войсками" и предупредил: "С комкором Кутяковым ни одного дня совместно работать не буду". Надо отметить, что к середине 30-х годов П. Дыбенко все больше чувствовал себя в изоляции. Его постоянно критиковали, порой, можно сказать, просто третировали, и не только М. Тухачевский и И. Уборевич. Весьма сложные отношения были у П. Дыбенко и с наркомом, видимо, под влиянием мнений упомянутых выше военачальников. "…С 1934 года не понимаю Вашего отношения ко мне, - возмущенно жаловался он в мае 1937 г. В письме к К. Ворошилову, - я, действительно, превращен в последнего унтер-офицера, хотя по званию командарм. П. Дыбенко жаловался, что его не наградили за разгром басмачества в Средней Азии, за низкую оценку его как командующего ПриВО. "Я не менее подготовлен, чем "боги" Якир и Уборевич… Заявляю, что работаю, могу и способен работать без устали, я не считаю себя идиотом и… дураком, и даже враги наши таковым меня не считали, но для успешной работы в первую очередь нужна помощь и хотя бы минимальные человеческие отношения" (см. Якупова).

Выражали свое недовольство Ворошиловым А. Наумов, П. Вакулич, Е. Сергеев, С. Савицкий, М. Ковалев, В. Примаков, комкоры К. Чайковский, Л. Угрюмов.

Таким образом, недовольных было много и список этот можно было бы продолжить. Но заменить Ворошилова? В решении этого вопроса достичь единства мнений оказалось весьма трудно, и во всяком случае, реального лидерства М. Тухачевского было недостаточно для этого назначения.

Отголоски каких-то кулуарных обсуждений кандидатуры, видимо, нашли отражение в показаниях В. Примакова на следствии: "Троцкистская организация считала, что Якир наиболее подходит на пост Народного комиссара вместо Ворошилова…" (см. Военные архивы). Некоторые называли комкора В. Путну, претендовал на должность и А. Егоров. Военная элита, раздробленная на "генеральские группировки", раздираемая персональным соперничеством, в военно-политическом отношении была весьма рыхлой и не могла проявить себя как самостоятельная политическая сила. Но осложнившаяся к 1935 г. геостратегическая ситуация обнажила весьма серьезные проблемы оборонного характера, что привело все "генеральские группировки" к категоричному выводу: нарком К. Ворошилов, как несущий основную ответственность за сложившуюся кризисную ситуацию в армии, в силу своей некомпетентности, должен быть отставлен.

…Вполне естественно, что в изменившейся геостратегической ситуации, поставившей СССР перед опасностью войны "на два фронта" оперативно-стратегические вопросы приобретали первостепенную значимость. Впервые наиболее заметно противоречия в высшем комсоставе по стратегическим вопросам обозначились в начале 1935 г. Критикуя оперативный план, разработанный под руководством начальника Генштаба Красной Армии А. Егорова и принятый в качестве официального, М. Тухачевский в письме на имя К. Ворошилова от 25 февраля 1935 г. изложил свое, новое видение геостратегической ситуации. Этому способствовало изменение геополитической обстановки, вызванной сближением и даже договором о ненападении между Германией и Польшей, заключенным в 1934 г. М. Тухачевский усматривал в этом скрытый военный союз, направленный против СССР.

"Действовавший до сих пор стратегический план войны на Западе, - писал М. Тухачевский наркому обороны, - основной своей задачей ставил разгром польского государства при предположении, что:

1.Финляндия, Эстония и Латвия по всей вероятности сохранят нейтралитет, по крайней мере, на первый период войны.

2. Германия временно благожелательная к СССР и резко враждебна Польше и если не выступит против последней, то будет оттягивать ее силы на охрану Данцигского коридора и расположением границ Восточной Пруссии создаст угрозу тылу польской армии, при наступлении нашего Западного фронта.

3.Польша не успеет оккупировать Литвы до развития наступления нашего Западного фронта.

4.Румыния выступает против нас совместно с Польшей.

5. Румыния не может оказать Польше поддержку на подступах к Варшаве, ввиду разбросанности географического положения. Эти страны можно было бить порознь.

К настоящему времени обстановка коренным образом изменилась.

1. Эстония и Латвия, вероятно, будут занимать прежнюю позицию, но Финляндия, в случае реальной помощи ей со стороны Германии, может выступить.

2. Германия, в союзе с Польшей, основной организатор антисоветской интервенции.

3. Бить порознь Польшу и Германию невозможно, ввиду их тесного географического расположения.

4. Литва легко может быть оккупирована германо-польскими силами в первые же дни войны.

5. Из Литвы (со стороны Шавли) Германия, угрозой Риге, может оказать давление на позицию Латвии и получает авиационный плацдарм для систематических налетов на Ленинград и Кронштадт (500 км).

6. Румыния, по всей вероятности, не выступит совместно с Польшей.

7. Отношения Польши и Чехо-Словакии сильно натянуты.

Таким образом, - заключал М. Тухачевский, - задача разгрома Польского государства выдвигает для Красной Армии необходимость борьбы с польской и германской армиями". Далее М. Тухачевский давал расчет необходимого количества дивизий, техники. Он обращал, при этом, внимание на то обстоятельство, что СССР придется вести войну на два фронта (см. РГВА. "Маршал Тухачевский").

Оценивая польско-германские силы, М. Тухачевский указывал на необходимость учитывать, что вряд ли Германия и Польша выступят против СССР без участия в войне Японии, т.е. Япония не инициирует войну, а "присоединяется" к Германии и Польше. При этом следовало, что Германия и Польша - стороны, инициирующие нападение на СССР в геостратегических условиях, невыгодных для Советского Союза. Отсюда напрашивался вывод, который не проговаривался М. Тухачевским: подготовка "превентивного удара" со стороны Красной Армии. Таким образом, весь смысл рассуждений М. Тухачевского, сводился к тому, что "на повестке дня" стоит вопрос о войне Германии и Польши против СССР. Следовательно, он считал, что, в отличие от предшествующего периода, оперативно-стратегическим направлением № 1 становится "Западное направление", западные границы СССР.

Эти оперативно-стратегические расчеты М. Тухачевского не встретили понимания как достаточное основание для пересмотра оперативного плана Красной Армии. Судя по всему, одним из главных аргументов политическое и военное руководство считало возможность удержать Германию (а значит и Польшу) от агрессии, опираясь на военно-политический союз СССР с Францией.

…8 марта 1935 г. на совещание к И. Сталину в Кремль приглашены К. Ворошилов, Я. Гамарник и М. Тухачевский. Именно на этом совещании М. Тухачевский мог изложить свои оперативно-стратегические соображения и предложения по поводу нового оперативного плана (об угрозе войны со стороны Германии) и получить поручение И. Сталина подготовить статью, появившуюся в конце марта 1935 г. В центральных советских газетах под названием: "Военные планы нынешней Германии".

Прежде чем статья была напечатана, в рукописи ее просмотрел И. Сталин, исправил некоторые формулировки, убрал целые абзацы. Его редактирование было политическим. Сопоставление первоначального варианта статьи и окончательного, после ее правки Генсеком, позволяет достаточно четко определить геостратегического видения М. Тухачевского и И. Сталина.

М. Тухачевский назвал свою статью "Военные планы Гитлера", подчеркивая самим названием, что ведет речь о военно-политических установках именно А. Гитлера, а не Германии и Рейхсвера. И. Сталин исправил название - "Военные планы нынешней Германии", т.е. он хотел показать, что не отделяет Германию от А. Гитлера, как бы снимая с него персональные обвинения в агрессивном курсе.

Итоговые выводы статьи у М. Тухачевского по смыслу представляют собой геостратегический диагноз: "правящие круги Германии основную стрелу своих операций направляют против СССР". При этом Гитлер рассчитывает на то, что Франция и Великобритания сохранят нейтралитет. Здесь же М. Тухачевский говорит о факте антисоветского союза Германии и Польши, и, наконец, ссылаясь на опыт Германии в 1-й мировой войне, когда ее стратегический план предполагал нанесение первого удара по Франции, а потом по России, М. Тухачевский убеждал, что эту ошибку А. Гитлер уже не повторит. Первый удар Гитлер нанесет по СССР. "В случае осуществления своей безнадежной мечты о разгроме СССР, - писал М. Тухачевский, - конечно, германский империализм обрушился бы всеми силами на Францию". И только после сокрушения Франции и овладения ее экономическими и сырьевыми ресурсами Германия начала бы войну против Великобритании. "Без прочного обладания Бельгией и северными портами Франции морское соперничество с Великобританским империализмом Германии не по плечу" (см. Красная звезда. 1935. № 42. 20 февраля). Таким образом, М. Тухачевский излагал тот геостратегический расчет, каким он его себе представлял и в чем был убежден. И это вполне соответствовало его предложениям по оперативному плану, изложенным в феврале 1935 г.

Правка И. Сталина фактически перечеркивала все расчеты М. Тухачевского, составлявшие суть его концепции "большой войны" в Европе. В "Правде" и в "Красной Звезде" вместо этого в тексте статьи М. Тухачевского были напечатан текст, написанный И. Сталиным, из которого следовало, что антисоветское "острие является удобной ширмой для прикрытия реваншистских планов на Западе (Бельгия, Франция) и на юге (Познань, Чехословакия, аншлюс)". Если можно спорить о том, являлись ли эти слова выражением сути геостратегических прогнозов И. Сталина, то, во всяком случае, они имели откровенно выраженный политический смысл: испугать Францию и другие страны Европы от имени М. Тухачевского - лучшего знатока германской армии и настроений нацистов. Статья позволяет обнаружить принципиальные "разночтения" в прогнозировании геостратегических процессов в Европе и на западных границах СССР И. Сталина, выражавшего официальный внешнеполитический курс, и М. Тухачевского.

Подчинившись воле И. Сталина, М. Тухачевский, однако, продолжал упорно придерживаться позиций, сформулированных им еще в феврале 1935 г. В своем докладе 15 января 1936 г. на Второй сессии ЦИК Союза ССР 7-го созыва М. Тухачевский, отметив серьезность вероятной войны на двух фронтах (на Западе и Дальнем Востоке), обозначил самые трудные проблемы обороноспособности, которые предстоит решать в короткие сроки. В этом же выступлении он впервые прямо заявил о Германии как потенциальном противнике СССР в близкой войне, которая вероятнее всего начнется уже в 1937 г. Конечно, в этом публичном выступлении, предназначенном для широких масс, содержалась изрядная доля "пропагандистского оптимизма" и угрожающей "бравады" в адрес потенциальных врагов СССР. Однако сам М. Тухачевский прекрасно знал, что утверждение "от тайги до Британских морей Красная Армия всех сильней" это в значительной мере "блеф". На заседании Военного совета при Наркоме обороны в декабре 1935 г. маршал называл вещи своими именами и обозначил перечень стоявших перед армией и страной проблем. Г. Ягода, лучше других знавший действительную ситуацию внутри СССР и невидимые процессы и тенденции, угрожавшие ему в мире, считал внешнеполитическую ситуацию для СССР неблагоприятной. Он полагал, что "в случае войны с Германией Красная Армия потерпит поражение, что немецкая армия технически оснащена лучше, …что Германия в союзе с Японией безусловно победят СССР". Глава НКВД допускал, что "возможны отдельные успехи Красной Армии в предстоящей войне, но все же Советский Союз со своей Красной Армией не выдержит общего фронта ряда западноевропейских стран, так как соотношение армии и техническая база не в пользу Советского Союза". Это был диагноз человека, получавшего самую сокровенную информацию со всего мира от своих многочисленных, опытных агентов (см. Ягоду).

В соответствии со своими оперативно-стратегическими соображениями, в стремлении доказать их правильность и убедить в необходимости их принятия "Тухачевский предложил в декабре 1935 г. провести в Генеральном штабе большую стратегическую военную игру, ставившую своей задачей проработать меры и способы активного отражения нападения фашистской Германии на Советский Союз. Мысль эта не сразу встретила поддержку, и только в начале 1936 г. последовало решение о ее проведении на базе наших реальных оперативных предположений" (см. Иссерсона).

Предложения М. Тухачевского, видимо, не сразу встретили поддержку потому, что было решено добиться заключения советско-французской военной конвенции, которая превратила бы отношения СССР с Францией в полноценный и надежный военно-политический союз, в новую "Антанту". С этой целью, под предлогом похорон английского короля Георга V, в долговременную поездку в Европу был направлен сам М. Тухачевский. Однако задача его миссии была неоднозначной. Судя по маршруту и поведению М. Тухачевского, его официальным и неофициальным, явным и тайным контактам, ему было поручено "зондировать" и, при благоприятном настрое возможных политических и военных партнеров, вести "работу" по двум внешнеполитическим направлениям: достигнуть полноценного военно-политического союза с Францией и Великобританией; восстановить дружеские отношения с Германией. При этом и той, и другой стороне это следовало показать, чтобы внушить беспокойство и тем самым сделать более сговорчивой из опасения, что, в случае отказа от соглашений с СССР, она рискует "толкнуть" его в "объятия" своего политического противника.

Западные партнеры СССР должны были обеспокоиться вопросом: не являются ли все эти прозрачные намеки с газетными материалами, беседами с высокопоставленными западными политическими деятелями, кажущиеся противоречия во внешнеполитическом курсе между И. Сталиным и советской военной элитой, свидетельством о наличии в правительственных и военных кругах СССР сил, способных развернуть политический курс СССР на 180 градусов. Желаемый результат - нейтрализация опасной военной активности, недоверие друг к другу европейских держав (еще лучше - военный конфликт) и, таким образом, своеобразное "умиротворение" Европы и покой на западных границах СССР перед грядущей войной на Дальнем Востоке.

Ряд фактов позволяет с достаточной долей уверенности считать такое понимание вопроса весьма вероятным. Известная журналистка Ж. Табуи вспоминала о приеме на другой день после похорон Георга V, (т. е. 28 января 1936 г.): "В последний раз я видела Тухачевского на следующий день после похорон короля Георга V На обеде в советском посольстве русский маршал много разговаривал с Политисом, Титулеску, Эррио и Бонкуром... Он только что побывал в Германии и рассыпался в пламенных похвалах нацистам. Говоря о воздушном пакте между великими державами и Гитлером, он, не переставая, повторял: "Они уже непобедимы, мадам Табуи!". Один из гостей, крупный дипломат, проворчал мне на ухо, когда мы покидали посольство: "Надеюсь, что не все русские думают так".

Примерно в том же духе вел М. Тухачевский разговор с румынским министром иностранных дел Н. Титулеску в Париже в феврале 1936 г. Такое поведение М. Тухачевского отметил и его друг по плену, сотрудник французской контрразведки полковник Робьен, и маршал об этом знал, когда сам на дружеском ужине демонстративно начал интересоваться у него связями русской эмиграции с германскими спецслужбами. Она угадывается и в поведении М. Тухачевского во время встречи с генералом М. Гамеленом, сказавшим, что маршал "не скрыл от меня, что поддерживает отношения с руководящими личностями немецкой армии".

Трудно поверить в то, что М. Тухачевский столь откровенно и демонстративно в присутствии многих людей мог заявлять о своей любви к нацистской Германии. Очевидно, все это делалось с ведома политической верхушки СССР (быть может, только И. Сталина и Г. Ягоды) и о преднамеренном их характере, не отражающем подлинных взглядов и позиций М. Тухачевского. Главная цель такой внешнеполитической мистификации или "инсценировки" - обострить отношения между Францией и Германией, подтолкнуть Францию к сближению, к союзу с СССР и стимулировать интерес и активность Франции в создании системы коллективной безопасности. Во всяком случае, - стабилизировать ситуацию на западных границах СССР, в ожидании близкой войны на Дальнем Востоке.

…Данная "мистификация" была предназначена и для Германии, и Польши. Ее успешная реализация позволяла спровоцировать взаимное недоверие между указанными странами и подорвать союзнические отношения. Даже слухи о том, что М. Тухачевский "поддерживает отношения с руководящими личностями немецкой армии" и представителями германской политической верхушки порождали "нервозность" у польского руководства. В августе 1936 г., во время визита в Польшу, Г. Герингу пришлось оправдываться по поводу остановки М. Тухачевского в Берлине на пути из Москвы в Лондон и слухов о его встрече с А.Гитлером и В.фон Бломбергом.

…Во время своей миссии в Лондон-Париж в январе-феврале 1936 г. маршал М. Тухачевский дважды останавливался в Берлине. По свидетельству Г. Геринга, 26 января 1936 г. во время кратковременной остановки в Берлине М. Тухачевский пытался встретиться с А. Гитлером и военным министром генерал-фельдмаршалом В. фон Бломбергом, который еще в 1928 г. симпатизировал М. Тухачевскому. Однако, по словам Г. Геринга, "Гитлер не только не принял его (т.е. М. Тухачевского. - С.М.) лично, но не позволил кому-либо из военных кругов установить хоть какой-нибудь с ним контакт". Реакция А.Гитлера была вполне понятна после ярко выраженной антигерманской статьи М. Тухачевского в конце марта 1935 г. Она вызвала крайнее недовольство и обиду в руководящих кругах Вермахта (см. Известия ЦК КПСС. 1990. № 1. С. 170-172). Это отношение только усугубилось его откровенно антигерманской речью на сессии ЦИК Союза ССР 15 января 1936 г. В официальных правительственных и военных кругах Германии М. Тухачевский уже обрел репутацию главного "недруга" Германии, стремящегося к скорой и превентивной против нее войне. Однако, давая объяснения польскому руководству по поводу кратковременной остановки М. Тухачевского в Берлине в январе 1936 г., Г. Геринг ничего не сказал о пребывании маршала в столице Рейха в феврале, на обратном пути в Москву.

В ситуации возникших сложностей для контакта с германскими политическими и военными кругами М. Тухачевский воспользовался помощью посредников. Согласно информации, исходившей от шефа Абвера адмирала В. Канариса, сделав остановку в Берлине на пути из Парижа в Москву (18-19 февраля 1936 г.), М. Тухачевский тайно встретился с представителями РОВС, рассчитывая использовать их связи для установления контактов с германским политическим и военным руководством. Точно не известно, с кем из представителей РОВС встречался М. Тухачевский. Им мог быть начальник 2 отдела РОВС генерал А. фон Лампе, его заместитель, полковник А. Зайцов. Однако, весьма вероятно, что таковым являлся генерал В.В. Бискупский, бывший офицер л-г. Кавалергардского полка, весьма близкий к нацистской верхушке еще с первых лет существования НСДАП. В 20-е годы он находился в приятельских отношениях с А. Розенбергом и одним из основателей нацистской партии, близким другом А. Гитлера, В. Шойбнером-Рихтером, погибшим 9 ноября 1923 года во время "пивного путча". В. Бискупский был хорошо знаком и с самим А. Гитлером. Дело в том, что после провала "пивного путча" и смерти В. Шойбнера-Рихтера, легко раненый А. Гитлер, спасаясь от преследования полиции, некоторое время прятался в квартире генерала В. Бискупского. Не исключено, что именно А. фон Лампе и А.Зайцов могли быть теми, кто вывел М. Тухачевского на В. Бискупского.

На этой небольшой встрече М. Тухачевского с представителями русской военной эмиграции в Берлине присутствовал агент НКВД, немецкий коммунист, Блимель, известивший об этом резидента советской разведки в посольстве СССР в Берлине. Разумеется, Блимель присутствовал на встрече в качестве старого члена НСДАП, прорусски настроенного, на что косвенно указывает его приятельская связь с Э. Никишем, в 20-е годы одним из лидеров так называемых "национал-большевиков", близких по воззрениям к "левым нацистам". Используя личные связи всех упомянутых лиц, маршал полагал найти выходы и на нацистское руководство, и на высших офицеров вермахта. Но нет никаких сведений о том, что ему удалось встретиться с А. Гитлером.

…Миссия М. Тухачевского в Лондоне, Париже и Берлине, основной целью которой было либо добиться заключения военного союза с Францией и Великобританией (подобного прежней Антанте) для сдерживания и нейтрализации военно-политической активности Германии на советских западных границах в случае, как казалось, близкой войны СССР с Японией; либо достичь соглашения с Гитлером о восстановлении прежней военно-политической дружбы СССР-Германии, что было бы предпочтительнее, опять же, в целях избавления СССР от войны на два фронта, окончилась неудачей. Это обстоятельство заставило М. Тухачевского сразу же по возвращении из Парижа поставить перед советским руководством, т.е. перед И. Сталиным, как ему представлялось, вопрос о неизбежной и близкой войны СССР против Германии и Польши, которая может спровоцировать и нападение Японии на Дальнем Востоке.

Тогда М. Тухачевский был убежден, что уже в 1937 г. следует ожидать возможное начало войны на советских западных границах. В складывающейся ситуации угроза с запада представлялась маршалу главной, и он вновь обратился с предложением провести оперативно-стратегическую игру для проверки вариантов начального периода войны. На этой игре он надеялся убедить высшее военное и политическое руководство в правильности своих оперативно-стратегических предложений, выдвинутых еще в феврале 1935 г. Поэтому решение провести большую стратегическую игру в Генштабе было очевидной уступкой М. Тухачевскому со стороны И. Сталина и К. Ворошилова. Это был и скрытый политический ход, направленный на раскол оппозиционной "антиворошиловской" (и по существу, "антисталинской") группировки "генералов".

Большая стратегическая игра в Генеральном Штабе РККА состоялась с 19 по 25 апреля 1936 г. Согласно проекту задания по игре, составленному полковником Г. Иссерсоном и утвержденному начальником Генштаба РККА маршалом А. Егоровым, советским Западным фронтом командовал И. Уборевич, "германской стороной" М. Тухачевский, а "армией буржуазной Польши" И. Якир. Однако в самом начале этой игры возникла достаточно острая дискуссия между М. Тухачевский и А. Егоровым.

…Анализируя возможные стратегические и оперативно-стратегические варианты развертывания военных действий на западных границах в начальный период войны и стратегические цели Гитлера, М. Тухачевский приходил к выводу: "…Территорией, за которую Германия вероятнее всего будет драться, является Украина. Следовательно, на этом театре войны наиболее вероятно появление главных сил германских армий. Из этого должен исходить, это должен учитывать наш оперативный план. Однако наш оперативный план этого не учитывает. Он построен все так же, как если бы война ожидалась с одной только Польшей". Это была прямая критика руководства Генерального штаба РККА в лице его начальника маршала А. Егорова и его ближайших сотрудников и заместителей - С. Меженинова, В. Левичева, А. Седякина и др.

Принципиальные расхождения в оперативно-стратегических предположениях М. Тухачевского и Генштаба выразились и в спорах по условиям проводимой игры. По сценарию М. Тухачевский должен был "командовать" войсками противника (германской армией) и он "возразил против расчета сил германской армии, полагая его приуменьшенным. По его словам, если немцы в начале первой мировой войны выставили 92 дивизии, то теперь они смогут выставить вдвое больше, и что, не обеспечив себе таких превосходящих сил, они никогда не ввяжутся в большую войну, которая, так или иначе, перерастет для них в войну на два фронта. Поэтому он считал, что к северу от Полесья может появиться одних немецких 80 дивизий". Кроме того, М. Тухачевский "выразил пожелание, чтобы еще до начала оперативного времени по игре он мог эти силы (германские) развернуть соответственно принятому им оперативному плану, дабы опередить "красную сторону" в сосредоточении и первым открыть военные действия. Он добивался, следовательно, такой обстановки, которая обеспечила бы противной стороне внезапность выступления". Но, как свидетельствует полковник Г. Иссерсон, "маршал Егоров, который, как начальник Штаба должен был руководить игрой, придерживался другой стратегической концепции, рассчитывая на возможность предварительного сосредоточения наших сил к границе. Он не согласился поэтому с соображениями Тухачевского... И категорически отверг какое-либо преимущество немцев как в численности сил в начале войны, так и в сроках сосредоточения у нашей границы. Выходило даже, что они появятся у нашей границы позже, чем развернутся наши главные силы. Соображения Тухачевского встретили, таким образом, сильную оппозицию и были отвергнуты" (см. Иссерсона).

Интересны в политическом плане некоторые подробности В. Раппопорта и Ю. Геллера, полученные от Г. Иссерсона. Суть их в том, что Сталин, приняв установку Егорова и выслушав данные Тухачевского, сказал: "Вы что, советскую власть запугать хотите?" Игра пошла по плану Егорова" (см. Раппопорта, Геллера).

Исследуя варианты развертывания боевых действий на западных границах СССР и ситуацию войны против Германии и Польши (как ее союзника), М. Тухачевский приходил к твердому убеждению, настойчиво стремясь внушить своим оппонентам: "Стратегически наиболее выгодным путем (для Красной Армии) является быстрый разгром армиями вторжения вооруженных сил Эстонии, Латвии и Литвы с тем, чтобы выход наших главных сил, действующих севернее Полесья, на линию Кенигсберг-Брест-Литовск произошел в условиях, когда эти главные силы будут иметь за собой широкий, охватывающий тыл". М. Тухачевский считал целесообразным ради развертывания советских войск в Прибалтике (в случае несогласия прибалтийских стран по договоренности пропустить на их территорию советские войска) "повторить Бельгию", т. е. сделать то же, что в 1914 г. предприняли германские войска при наступлении на Францию: нарушили нейтралитет Бельгии и Голландии. М. Тухачевский предлагал сделать это и в отношении Эстонии, Латвии и Литвы. Иными словами, совершить вооруженное вторжение и оккупацию Прибалтики для создания нависающего советского фланга над германскими войсками, которые могли бы наносить свой удар по силам Красной Армии, наступающим из Белоруссии.

Отказ от этого варианта, по мнению М. Тухачевского, и развертывание боевых действий войск БВО и КВО в соответствии с существующим оперативным планом повлечет за собой неизбежное поражение советских армий. "Допустив предположение, что главные германские силы будут брошены на украинское направление, - отмечал М. Тухачевский, вспоминая об этой "игре", - я пришел к выводу, что если в наш оперативный план не будут внесены поправки, то сначала Украинскому, а потом и Белорусскому фронтам угрожает весьма возможное поражение".

Тот же вывод был им сделан и в отношении оперативного плана и вероятных действий И. Якира.

Убежденный в неизбежности для СССР войны на два фронта, М. Тухачевский настаивал на срочном и значительном увеличении армии и количества ее соединений. Он считал, что самое малое "общее число потребных для РККА стрелковых дивизий поднимется до 207. На самом деле эта потребность значительно выше". М. Тухачевский полагал, что количество стрелковых дивизий в РККА должно быть доведено примерно до 250, "мы же разворачиваем всего только 150 стрелковых дивизий". Он обращал внимание на "исключительно слабое развитие артиллерийского и танкового резерва Главного Командования". Он вообще считал необходимым срочно наращивать число механизированных соединений, предостерегая оптимистов ссылками на быстрое развитие бронетанковых сил у немцев, выражая при этом свое скептическое отношение к боевым возможностям красной конницы. То же самое говорилось им и по поводу авиации. Предложения М. Тухачевского означали новый рывок в модернизации оборонной системы РККА и СССР и, следовательно, резкое увеличение бюджетных расходов на оборону.

Вопреки убеждениям и предостережениям М. Тухачевского, И. Уборевич и И. Якир не считали Германию противником № 1, а западный театр военных действий -первостепенным. Наоборот, все их внимание было обращено на Дальний Восток. Они, особенно второй, и в 1936 г. считали, что стратегически наиболее важным является дальневосточный театр военных действий, тем более что И. Уборевич имел большой и положительный опыт командования войсками на Дальнем Востоке в 1922-1924 гг. Повторяя тезис И. Сталина о "двух очагах военной опасности на сегодняшний день: Японии и Германии", И. Уборевич считал, что "острее сегодня является Япония... Мы с вами, товарищи, должны на Дальнем Востоке ждать войны в любой момент". Что же касается угрозы войны со стороны Германии, то, хотя, по мнению И. Уборевича, ее можно ждать "неизбежно в этом году или следующем", он допускал при этом столкновение и "через 2-3 года" (см. Военно-исторический журнал. 1988. № 10. С. 38-43).

И. Уборевич и И. Якир поддерживали существующий оперативный план Генштаба и тот проект заданий и условий по игре, который был утвержден начальником Генштаба А. Егоровым. Они полагали, что все это вполне соответствует сложившейся геостратегической обстановке и пока не нуждается в изменениях. Уборевич продолжал придерживаться этой концепции и в сентябре 1936 г., реализуя проект маневров БВО. "Главной целью маневров являлась отработка встречного сражения, прорыва сильных оборонительных линий и контрманевра... Маневры получили отличную оценку у наркома и Штаба РККА" (см. Воспоминания об Уборевиче).

В конце декабря 1936 - начале января 1937 гг. В соответствии со своими предположениями и оперативно-стратегическими расчетами, И. Уборевич провел показную игру на картах в Академии Генерального штаба на тему: "Ведение фронтовой наступательной операции на Западном театре военных действий. Прорыв подготовленной обороны противника". Правда, командарм в ходе "игры" "осложнил оперативную обстановку и вынудил войска Западного фронта отражать контрудар мощной группировки немецких войск из Восточной Пруссии". Маршал М. Захаров указывал другое название темы, в разработке задания по которой он принимал участие, это "Армейская наступательная операция в начальный период войны". Но, во всяком случае, И. Уборевич стремился опровергнуть оперативно-стратегическую концепцию М. Тухачевского, доказывая, что советские войска, наступающие на территорию Польши, сумеют успешно отразить фланговый удар немецких войск из Прибалтики и одержать победу. Таким образом, разногласия между Тухачевским и Уборевичем оставались в силе.

Другая важнейшая проблема, волновавшая Тухачевского, всегда стоявшая для него на одном из первых мест, - боевая подготовка Красной Армии. Он давно хотел взять решение ее в свои руки. Он стремился к этому еще с 1924 г. Об этом он дискутировал с А. Егоровым в ноябре 1924 г., и с С. Каменевым - в 1926-27 гг. По сути дела, расхождение и конфликт с наркомом К. Ворошиловым, а затем отставка М. Тухачевского с поста начальника Штаба РККА в 1928 г, обусловлены были именно этой проблемой.

Достаточно веским поводом для выдвижения ее на первое место служили весьма существенные недостатки в этом плане, обнаруженные на маневрах 1935 г. в КВО и БВО. На низкий уровень профессиональной подготовки Красной Армии обратили внимание и представители французской военной делегации, приглашенные на маневры, хотя глава делегации генерал Луазо и был восхищен техническим оснащением РККА и количеством боевой техники. Это мнение стало одним из главных доводов руководства французской армии против заключения с СССР военного союза. Это означало крушение всего внешнеполитического курса М. Литвинова, который активно поддерживался, в частности И. Якиром, рассчитанного на возрождение "Антанты". Кто-то должен был ответить за низкую профессиональную и боевую подготовку РККА. Несомненно, главную ответственность за состояние вооруженных сил, в том числе и их боевой подготовки, нес К. Ворошилов. Во всяком случае, вопрос "кто виноват" - И. Якир, И. Уборевич, или А. Егоров, А. Седякин, или К. Ворошилов - в этом деле резко обострялся, приобретая политический смысл. Эта проблема, очевидно, и оказалась предпосылкой мартовского конфликта и специального обсуждения на совещании в Кремле 29 марта. М. Тухачевский возлагал определенную долю ответственности за низкую боевую подготовку Красной Армии на каждого из названных выше "генералов". И в решении этого вопроса не могло возникнуть единства подходов у М. Тухачевского, с одной стороны, и И. Якира, И. Уборевича, А. Егорова, с другой.

…Одной из самых серьезных проблем обороноспособности страны и боеспособности Красной Армии оказывались Военно-воздушные силы. Она обозначилась уже в 1933 г. С такой остротой, однако, решения ее фактически не просматривалось. Это обстоятельство вынудило М. Тухачевского и И. Уборевича (командующего БВО) обратиться к наркому К. Ворошилову со специальной докладной запиской 14 февраля 1934 г. В ней оба военачальника указали на 1933 г., как переломный в роли авиации в грядущей войне, судя по тем процессам, которые происходили в вооруженных силах Великобритании, Франции, Германии, Польше, Японии. М. Тухачевский и И. Уборевич считали, что в надвигающейся войне СССР обязательно подвергнется нападению громадных по численности военно-воздушных сил потенциального противника. Одержать же победу в грядущей войне Красная Армия сможет только имея военно-воздушные силы, превосходящие по качеству и количеству ВВС противника. Оба генерала делали вывод, который звучал как насущные требования: "Опыт показывает... Та сторона, которая не будет готова к разгрому авиационных баз противника, к дезорганизации систематическими воздушными нападениями его железнодорожного транспорта, к нарушению его мобилизации и сосредоточения многочисленными авиадесантами, к уничтожению его складов горючего и боеприпасов, к разгрому неприятельских гарнизонов и эшелонов быстрыми действиями мехсоединений … сама рискует подвергнуться поражению". М. Тухачевский считал, что для победоносного противостояния своим потенциальным противникам советские вооруженные силы должны располагать минимум 15 000 самолетов (см. РГВА. Ф. 33897. Оп. 3. Д. 400. Л. 123-124, 126). В своих статьях он, опираясь на идеи, выдвинутые начальником штаба ВВС В. Хрипиным, представил "доктрину боевого применения авиации". Она предусматривала в "начальный период войны", еще до ее объявления, в период концентрации и мобилизации "сил вторжения", нанесение военно-воздушными силами "превентивных ударов" по базам (в том числе авиационным) противника (см. Тухачевского).

Проблема ВВС РККА неоднократно обсуждались у И. Сталина в Кремле и в первые месяцы 1936 г. Она включала много аспектов: и техническое оснащение ВВС, качество которого оставляло желать лучшего; и профессиональная подготовка летчиков; и систематическое невыполнение производственными структурами заказов ВВС РККА.

На совещании в Кремле 29 марта 1936 г. обсуждались следующие вопросы: 1) низкий профессиональный уровень подготовки высшего комсостава, что обусловлено было отсутствием соответствующего образования. Для решения этой проблемы, прежде всего, необходимо было создать Академию Генерального штаба и службу Генштаба в войсках; 2) в связи с этим вопросом крайне необходимо было провести стратегическую игру по проблеме "начального период войны", чтобы проверить варианты разворачивания боевых действий и оперативно-стратегические возможности армии; 3) низкий уровень боевой подготовки войск, ответственность за которую в центральном военном аппарате нес Генеральный штаб, в частности Управление боевой подготовки; 4) состояние Военно-воздушных сил РККА, которые не отвечали по многим аспектам требованиям современной войны; 5) наконец, необходимость кадровых перестановок. В рамках этого вопроса самый главный: замена К. Ворошилова другим более компетентным человеком на посту наркома.

…Судя по показаниям М. Тухачевского в 1937 г. И решениям Политбюро ЦК и советского правительства, его предостережения и предложения были приняты во внимание правительством и И. Сталиным. Уже 31 марта на заседании Политбюро ЦК было принято решение о создании Академии Генерального штаба. Это решение должно было обеспечить базу для повышения образовательного и профессионального уровня высшего комсостава (см. Повестки для заседаний…).

После совещания, проведенного И. Сталиным в Кремле с К. Ворошиловым и М. Тухачевским (3 апреля), 7 апреля на заседании Политбюро ЦК, было принято решение "Об организационных изменениях в Наркомате обороны и о создании в РККА службы Генерального штаба. На основании этого решения отдел боевой подготовки выводился из Генштаба РККА и превращался в самостоятельное структурное подразделение Наркомата обороны - Управление боевой подготовки. М. Тухачевский назначался 1-м замнаркома обороны и начальником Управления боевой подготовки РККА (официально с 9 апреля). Статус Управления боевой подготовки, судя по тому, что его начальником являлся 1-й замнаркома, оказывался выше статуса Генерального штаба. Фактически, ответственными за низкий уровень боевой подготовки был признан Генеральный Штаб РККА (А. Егоров и А. Седякин). В соответствии с этими решениями был осуществлен и ряд кадровых перестановок. Кроме отмеченного выше нового назначения (с повышением) М. Тухачевского, были внесены персональные изменения в руководстве военными округами, свидетельствующие о том, что кадровые изменения направлены были, прежде всего, на улучшение оперативного планирования и боевой подготовки войск. М. Тухачевский занял "место № 2" в иерархии руководства Красной Армией, вытеснив с него Я. Гамарника. Имея же рядом такую фигуру, как К. Ворошилов, он фактически стал играть главную роль. Однако это доминирование М. Тухачевского во главе военного ведомства продолжалось недолго. Симптомы его "падения" проявили себя уже в столкновении М. Тухачевского с А. Егоровым и, что гораздо важнее, с И. Сталиным. Раздраженная фраза И. Сталина, обращенная 19 апреля к М. Тухачевскому: "вы что, советскую власть хотите запугать?" - прочитывалась в сознании присутствовавших как "вы что, Сталина хотите запугать?". Спор по принципиальным оперативно-стратегическим вопросам превращался в политический конфликт: кто определяет внешнеполитический курс страны? И шире - кто определяет политический курс страны - И. Сталин или М. Тухачевский? Такова была по смыслу раздраженная реакция И. Сталина на предложения М. Тухачевского. И. Сталин мог позволить себе такую реакцию и потому, что уже знал: большинство высших офицеров РККА, в том числе И. Уборевич и И. Якир, не разделяют оперативно-стратегических позиций М. Тухачевского.

Однако, несмотря на это, советское правительство и И. Сталин приняли его "план" (см. Военно-исторический журнал. 1991. № 8. С. 48). Предпринимая попытку реализации этого "плана", было решено пригласить в Москву начальников Генеральных штабов Прибалтийских стран для обсуждения вопроса о военных договорах, которые позволили бы разместить на территории этих стран воинские контингенты РККА. Эти вопросы обсуждались на заседаниях Политбюро ЦК. В конце апреля 1936 г. маршал А. Егоров принимал начальника Генштаба эстонской армии, а в мае - начальников Генштабов литовской и латвийской армий. М. Тухачевский в этих переговорах участия не принимал. Более того, он подал заявление об отпуске и вопрос этот обсуждался 4 мая 1936 г. на заседании Политбюро ЦК. В известном смысле это был "рапорт об отставке". Предпочтение, отданное "плану Егорова" в то время, как М. Тухачевский являлся Главкомом Западного направления и 1-м замнаркома, т.е. по рангу выше начальника Генштаба, являлось сильным ударом по престижу и самолюбию маршала. Поручение вести переговоры с "прибалтами" главному оппоненту "плана Тухачевского", маршалу А. Егорову могло означать лишь одно: переговоры для реализации этого "плана" в любом случае будут провалены, и М. Тухачевский это хорошо понимал. В соответствии с принятыми правительственными решениями, по свидетельству зарубежной разведки, начиная с 15 мая 1936 г. войска Белорусского военного округа находились в состоянии повышенной боевой готовности. Это и был момент отказа от "плана Тухачевского", от "плана Бельгии" и сохранение действия "плана Генштаба". Добиться соответствующих договоренностей с политическим руководством Прибалтийских стран не удалось. Предложение М. Тухачевского, разгромив войска этих стран, ввести на территорию Прибалтики части Красной Армии, мотивировав это "агрессивными намерениями "прибалтов", не было принято. Итак, "опасность" со стороны М. Тухачевского была временно "ликвидирована". Теперь можно было обратить внимание на "украинскую военную партию", требовавшую отставки К. Ворошилова и замены его И. Якиром.

Представленный анализ причин и основных аспектов военно-политической борьбы в первой половине 1936 г. позволяет считать, что сущность ее определялась противостоянием двух оперативно-стратегических концепций: "старой", которую отстаивал Генштаб в лице А. Егорова и поддерживала "группа Якира-Гамарника-Уборевича", и "новой", выдвинутой М. Тухачевским. Борьба же этой "группы" против К. Ворошилова имела преимущественно политический характер. Она была порождена явной тенденцией к утрате этой "группой" своего военно-политического влияния, в значительной мере подорванного возложением на нее ответственности за низкий уровень боевой подготовки войск.

После 15 июля 1936 г. повышенная боевая готовность БВО на случай войны была отменена. Это произошло не только из-за нейтралитета Прибалтийских стран. 18 июля началась гражданская война в Испании. Вероятность участия Германии, в скором времени направившей свои военно-воздушные части на Пиренеи, в возможной войне с Польшей почти исчезла. Война на западных границах СССР отодвигалась на неопределенный срок. В новой геополитической обстановке "единственная возможная ситуация, которая могла спасти его (М. Тухачевского) это международный кризис, - принципиально верно определял В.Кривицкий. - Даже Сталин едва ли решился бы оставить фронт открытым перед лицом военной опасности" (см. Кривицкого).

М. Тухачевский и И. Уборевич прекрасно осознавали политическую суть новой геостратегической и военно-политической ситуации, возникшей в результате начала гражданской войны в Испании. Вопрос об отношении к военным событиям в Испании впервые обсуждался на совещании высшего военного руководства с участием И. Сталина 24 июля 1936 г. По свидетельству Л. Норд (в вольном пересказе по памяти со слов своего мужа), И. Сталин предложил направить в Испанию регулярные части Красной Армии, его поддержал К. Ворошилов. М. Тухачевский, наоборот, в категорической форме заявил, что считает это нецелесообразным, учитывая, что в Красной Армии еще слишком мало квалифицированных офицерских кадров. Их потери в Испании только снизят боевую подготовленность армии, особенно в авиации, артиллерии, бронетанковых силах. М. Тухачевский считал, что низкую боевую подготовку армии не следует демонстрировать перед Западной Европой. Между М. Тухачевским и И. Сталиным якобы разгорелась дискуссия о причинах и виновниках низкого уровня профессиональной подготовки Красной Армии. В итоге М. Тухачевский, по словам мемуаристки, предложил помочь добровольцами и техникой, его поддержали другие "генералы". К концу июля фашистский мятеж в Испании был почти подавлен. Однако после 30 июля 1936 г. ситуация в Испании резко ухудшилась для правительства Народного фронта: Германия и Италия направили в Испанию для поддержки мятежников регулярные части, авиа- и бронетехнику. Уже в начале августа республиканские военные отряды начали терпеть поражения и отступать. У Испанского правительства фактически не было армии.

По словам И. Сталина, в это время (в августе 1936 г.) "Тухачевский и Уборевич просили отпустить их в Испанию… "Пошлите, - говорят, - нас, людей с именами, в Испанию"... Мы говорим: "Нет, нам имен не надо. В Испанию мы пошлем людей мало известных" (см. Стенограмма выступления И.В. Сталина… 2 июля 1937 г. С. 296).

Война в Испании резко и кардинально изменила геостратегическую ситуацию в Европе, в западной части Евразии. Для М. Тухачевского "испанская война", во-первых, являлась доминантой новой геостратегической ситуации, неожиданно активизировавшей угасшие геополитические перспективы: установления стратегического присутствия России в Испании означало бы вытеснение из Средиземноморья Британии, являвшейся не только стратегическим соперником России, но и одним из главных геополитических соперников Евразии - континентальной цивилизации. Геостратегическое доминирование России в Испании вполне могло привести к установлению полного доминирования России на всем пространстве Евразии, сняв, таким образом, в своей основе проблему соперничества за господство на этом пространстве между Германией, Францией и Россией. Что и говорить - перспективы были опьяняющие и ситуация уникальная. В этих условиях М. Тухачевский считал важным не только появление в Испании "известных имен", но и стратегическое и оперативно-стратегическое руководство испанскими вооруженными силами, работу по организации и подготовки которых он и рассчитывал возглавить совместно с И. Уборевичем. Трудно сказать, как бы разворачивались события в Испании и Европе, в случае принятия варианта этих двух генералов.

Испанская политика И. Сталина на протяжении 1936-1939 гг. менялась. Летом 1936 г. столкнулись два различных, по существу своему - политических, подхода. Многие в оппозиционных И. Сталину кругах, и в СССР, и за его пределами, возлагали большие надежды на "испанские события", рассматривая их как детонатор взрыва и крушения "сталинского режима". Большие надежды на "испанский вопрос" возлагал Л. Троцкий, рассчитывая, благодаря ему, на возвращение своего политического авторитета. Появление М. Тухачевского, "демона гражданской войны", в Испании, среди народа воинственного, где нравственно-эмоциональный фактор играл гораздо большую роль, чем в России, несомненно, оказало бы влияние на военно-политические процессы, и резко подняло бы авторитет М. Тухачевского в мировой политике. Это, действительно, была бы та ситуация, которая, по мнению В. Кривицкого, "могла спасти" маршала. Она грозила смещением международных политических акцентов, последствия чего трудно было четко просчитать или предсказать.