Кадровая политика № 1/2003 :: Содержание

С.Т.МИНАКОВ
СОВЕТСКАЯ ВОЕННАЯ ЭЛИТА В ПОЛИТИЧЕСКОЙ БОРЬБЕ 20-30-х ГОДОВ

И. Сталин, М. Тухачевский и "красные маршалы"

Впервые сведения о националистически и антисемитски настроенной "группе-организации Тухачевского" появились у генерала А. фон Лампе в январе 1924 г. В декабре же 1932 г. В ИНО ОГПУ вновь поступила информация из Германии от агента "А-270", сообщившего, что завербованному им агенту по кличке "Сюрприз" некий доверенный человек Абвера Г. фон Берг рассказал о встрече с советским военным атташе в Германии Я. Зюзь-Яковенко. Последний "говорил о "военной партии" в СССР и что эта партия развивает в настоящее время большую активность. Берг объяснил "Сюрпризу", что атташе также член этой партии, которая стоит на антикапиталистической платформе, но в то же время национальна и хочет отстранить евреев от руководства государством". Вскоре "Агент-270" дал дополнительное пояснение, сообщая, что "хотя в Рейхсвере любят употреблять слова "военная партия", на самом деле, как пояснил агенту Берг, какой-либо организационно оформленной особой партии, стоящей вне ВКП (б), не существует, а существуют только определенные националистические настроения, охватившие широкие круги руководства Красной Армии".

26 января 1933 г. появилось вполне четкое донесение "Агента-270": "Тургуев - в штабе Ворошилова. Ранее был офицером царской армии. Во время германских маневров осенью 1932 г. был в Германии. Один из главных лидеров так называемой военной партии…". Как отмечается в "Справке по проверке обвинений…", "над фамилией Тургуев, синим карандашом, от руки, написана фамилия Тухачевский. Кто учинил эту надпись, и когда она была сделана - установить из дела нельзя".

"Примерно в 1933 году, - сообщал в своих показаниях арестованный заместитель наркома внутренних дел Г. Прокофьев на допросе 25 апреля 1937 г., - в НКВД стало известно из агентурных источников НКВД в немецкой разведке, что какой-то красный генерал (по фамилии, начинающейся на букву "Т" - дальше фамилия была прервана) установил связи с германским Рейхсвером. Ягоде это сообщение было доложено, и он сразу заявил - "Это Тухачевский". Ягода взял к себе сводку и никакого движения этому материалу не дал" (см. Ягоду), как отметил Г. Прокофьев в своих показаниях, быстрое "угадывание" Г. Ягодой фигуры М. Тухачевского, скрытой за инициалом "Т" или псевдонимом "Тургуев, Тургалов, Турдеев и т.д." говорит о том, что именно Г. Ягоде еще в 1924 или 1925 гг. стало кое-что известно об "организации Тухачевского", а в 1932 г. ее уже "легендировали" для оперативной "игры" с германскими национал-социалистами и близкими к ним генералами Рейхсвера. Впрочем, слухи и разговоры о "военной партии" в СССР в 30-е годы активно муссировали в русском зарубежье, при этом вплоть до своей гибели в 1937 г. М. Тухачевский среди эмигрантов и в европейских общественно-политических кругах имел репутацию германофила, антидемократа, антисемита. Говорили о его ненависти к французскому народному фронту, о его восхищении Муссолини и профашистских симпатиях (см. Новая Россия. 1937. № 30. С. 14).

В своем докладе "Две тенденции в советских верхах" лидер Союза Младороссов А. Казем-Бек в октябре 1933 г., усматривал на советских верхах две тенденции. "Одну для нас неприемлемую - антинациональную и интернационалистическую, выраженную старой гвардией коммунизма, партийным аппаратом, инородческими и семитскими элементами Москвы, группирующимися вокруг ГПУ, полиции режима. Эту тенденцию мы называем полицейской партией. И ее мы противопоставляем другой тенденции, - тенденции националистической, уже воскресившей основы патриотизма, пусть и самого рассоветского толка. Эта тенденция представлена людьми, близкими к жизни страны, к государственному аппарату, и в первую голову к армии. Это военная партия. Борьба между военной партией и партией полицейской была неизбежна с момента окончания гражданской войны. В этой борьбе решится судьба Русской революции" (см. Политическая история русской эмиграции). В так называемой "военной партии Тухачевского", А. Казем-Бек усматривал своих идейных "собратьев".

Интерес к "военной партии" в СССР в русском зарубежье вновь оживился весной 1936 г. 11 апреля 1936 г. о "военно-революционной организации в России и ее программе" было сообщено в журнале "Знамя России" - органе Трудовой крестьянской партии (в Праге). Как позднее сообщала газета "Возрождение", руководство Трудовой крестьянской партии (группа "Крестьянская Россия") знала о ней уже в первой декаде апреля 1936 г.

О "программе красных маршалов" писали в журнале "Новая Россия", издававшемся А. Керенским. В статье под названием "Красные маршалы и реформы" утверждалось, что "курс Сталина на демократию… начал проводиться по настоянию армии и встречает в армии поддержку", причем "в настоящее время эти настояния… значительно усилились". "Некоторые весьма влиятельные "маршалы" считают, что политические реформы должны проводиться гораздо решительнее и с наименьшей потерей времени". Поведение и настроения маршалов объяснялось сложившейся международной обстановкой и опасностью войны для СССР. Как утверждал автор публикации, они считали, что "в случае военных испытаний на границах, Красная Армия, во всяком случае, должна опираться на дружественный тыл, а для этого необходимы коренные перемены отношений между властью и страной". Отмечался и другой мотив в "демократизации" настроений "красных маршалов". "По мнению советских военных кругов, искреннее сочувствие Англии, Франции совершенно необходимо СССР на случай военных осложнений, и это сочувствие не может быть полностью обеспечено при сохранении нынешних внутренних порядков и прямой связи диктатуры с международным коммунистическим движением". Таким образом, "программа красных маршалов" предполагала демократизацию внутренних порядков в СССР и отказ от международного коммунистического движения. Спустя год, 9 мая 1937 г., пристально следя за внутриполитической обстановкой в СССР, еще до официальной отставки М. Тухачевского, в своей статье "Программа красных маршалов", напечатанной в "Новой России", Керенский более конкретно систематизировал эту "программу". Он выделял в ней следующие положения: "Восстановление в России элементарного правопорядка - …есть предварительное условие, без выполнения которого обороноспособность СССР не может быть обеспечена". В "программе красных маршалов" он видел борьбу "между защитниками антинационального октября и поборниками восстановления государственно-национального бытия России". Именно "красные маршалы" и были носителями "национально-государственной" идеологии. Керенский не назвал ни одной фамилии, однако, отмечая, что "такие новые в правящих кругах настроения связывают с Красной Армией, с так называемой группой маршалов", считал, что возглавляет ее не К. Ворошилов. Несколько позже, уже после расстрела М. Тухачевского, Керенский утверждал, что "заговор Тухачевского" был главной побудительной причиной, породившей оппозиционность М. Тухачевского и "красных маршалов", было стремление разрешить проблему повышения обороноспособности Красной Армии, что оказывалось невозможным осуществить при режиме Сталина. Цитируя последнюю статью М. Тухачевского "О новом Полевом Уставе РККА", Керенский утверждал: "Вот вам весь Тухачевский. Это - ключ к драме. Упорная работа над поднятием боеспособности армии оказалась несовместимой ни с состоянием хозяйства, ни с гражданско-политической обстановкой, в которой армия должна совершенствовать свою боеспособность". При этом политическое "кредо" самого М. Тухачевского 23 мая 1937 г. Керенский охарактеризовал следующим образом: "…Прежде всего, сам Тухачевский отнюдь не герой для какого бы то ни было народолюбческого демократического романа. Его настроения во время германского плена (представленные в воспоминаниях П. Фервака. - С.М.), его практика по беспощадному расстрелу кронштадтских матросов и тамбовских крестьян, его высказывания во время заграничных поездок - все это свидетельствует о том, что его путь - путь всяческого завинчивания диктаторских гаек…" (см. Новая Россия).

В своей речи "Россия, военная опасность и сталинская власть" на собрании в Париже 23 апреля 1936 г. А. Казем-Бек вновь вернулся к вопросу о политической роли "военной партии" в Советской Союзе в более откровенном подстрекательском тоне. "…Несостоятельность и беспомощность советской внешней политики, ее несоответствие нуждам обороны создают почву, на которой недовольство патриотических элементов может быть оформлено и углублено. Задачи младоросской пропаганды с каждым годом становятся все более четкими. Младоросская формула-лозунг "Забивать клин между властью и нацией" уточняется в настоящее время: "Забивать клин между властью и армией". В иностранной печати приводились недавно сообщения московских корреспондентов, в которых указывалось на популярность мысли о переходе власти в руки армии. Лозунг "Вся власть армии" цитировался буквально. Между тем этот лозунг впервые был выброшен на младоросских собраниях в прошлом году (т.е. в 1935 г. - С.М.). В эмигрантской печати нам приходилось читать возражения с указанием на то, что неизвестно, стремится ли армия взять в руки власть. Но известно, что нынешняя кадровая армия и ее командование стремятся к повышению обороноспособности страны. Этому стремлению младороссы сочувствуют. Оппозиция младороссов по отношению к власти обосновывается в настоящий момент именно теми свойствами и слабостями этой власти, которые не позволяют ей ни в дипломатическом, ни в военном, ни в социальном отношении быть властью, организующей и возглавляющей оборону... Подготовка перехода власти в руки военной партии облегчается событиями в международной жизни". В феврале 1937 г., касаясь советско-германских отношений, А. Казем-Бек говорил: "…Слухи о трениях между Сталиным и военными кругами получили в немецких газетах значительный отклик и были поданы читателям, как вероятное и логически понятное явление. Роль военной партии и той группы, которую мы назвали "младобольшевиками", была освещена под сенсационными заголовками. За последнее время и международная печать указывала… на новые настроения, благоприятные для дальнейшего развития русско-германских отношений. Советской военной партии, "младобольшевикам", ощупью выходящим на путь Русской исторической традиции, уже приписывают намерение договориться с национал-социализмом. Такие намерения не могут не встретить отклика в германских руководящих кругах" (см. Политическая история русской эмиграции).

Говоря о "военной партии" и "программе красных маршалов" особого внимания заслуживают интригующе-загадочные отношения между М. Тухачевский и Н.В. Скоблиным. Вскоре после гибели М. Тухачевского и других советских "генералов", якобы входивших в так называемую "военную партию", в эмигрантской прессе появилась информация о будто бы имевших место встречах М. Тухачевского с генералом Н.В. Скоблиным.

…Бывший командир Корниловской ударной дивизии, "герой гражданской войны", один из символов "белого дела" Скоблин с 1935 г. становится главным руководителем "внутренней линии" (своеобразного "особого отдела" контрразведки РОВС), являясь в то же время одним из заместителей Е. Миллера. В нем видели возможного преемника престарелого и "инертного" председателя РОВС. Поток информации, стекавшейся к Скоблину, был огромен и разнообразен, как и ее источники. Трудно сказать, с какого точно времени, но, во всяком случае, уже в начале 30-х годов он являлся членом разведывательного центра, так называемого "кружка Гучкова", будучи ответственным секретарем этой организации и близким к ее руководителю человеком. В силу этих обстоятельств он имел тесные контакты с Абвером, а затем и со службой безопасности гестапо. Циркулировали слухи, что Н. Скоблин являлся "двойным агентом" (НКВД и Гестапо). Достоверно известно только то, что он, действительно, с конца 1930 г. был завербован советской разведкой НКВД, о чем вряд ли был поставлен в известность М. Тухачевский. Впрочем, Н. Скоблин, в свою очередь, использовался руководством НКВД тоже "вслепую", в расчете на то, что он сам должен был поверить в "заговор Тухачевского".

Существуют свидетельства, указывающие на знакомство М. Тухачевского и Н. Скоблина еще с октября 1917 г. (см. Сергеева). Это вероятно, т. к. В то время гвардейский Семеновский полк был дислоцирован в районе Подволочиска (под Киевом), где, с ним по соседству, располагался и Корниловский ударный полк, заместителем командира которого являлся капитан Н. Скоблин (см. Минакова). Кроме того, после побега из плена и возвращения в Россию, подпоручик М. Тухачевский в конце октября 1917 г. некоторое время находился в своем полку, в Подволочиске. Это обстоятельство, давнего знакомства могло облегчить встречу М. Тухачевского с Н. Скоблиным. Впрочем, устроить это конспиративное свидание мог и генерал А. Игнатьев. Бывший российский военный агент, гвардейский офицер познакомился с М. Тухачевским еще в сентябре 1917 г., когда, после успешного побега, гвардейский подпоручик оказался в Париже (см. Тодорского). У графа А. Игнатьева были разнообразные и обширнейшие связи в Париже и во Франции. После гибели М. Тухачевского в белоэмигрантской среде активно распространялись слухи о причастности графа к судьбе маршала. Во всяком случае, похоже, что именно эта информация о тайной встрече М. Тухачевского с Н. Скоблиным на улице Сегюр, в конечном счете, послужила основой для материала, помещенного в газете "Возрождение" в ноябре 1937 г.

"Когда Тухачевский был в Париже, в эмигрантских кругах передавали, будто он виделся с одним из русских военных, - сообщалось в газете, - и говорил ему, что власти Сталина скоро наступит конец, что вожди Красной Армии сговорились между собой, и следует ожидать в недалеком уже будущем установки в России национальной диктатуры. Мы не беремся утверждать, что военный, видевшийся с Тухачевским был именно Скоблин, хотя наш информатор на этом настаивает…". В газете утверждалось, что "во время состоявшихся якобы свиданий Тухачевского со Скоблиным в Париже обсуждался вопрос о выработке такой программы-минимум, которая была бы составлена одним из лиц, близких к Керенскому… программы "От СССР - к России". На первых порах должна была быть установлена диктатура Тухачевского… Причем Скоблин был знаком с текстом и одобрил его". В связи с этим утверждали, что Н. Скоблин был связан с группой "Крестьянская Россия" (см. Возрождение. 1955. Тетрадь № 3. С. 109).

В одном из ноябрьских номеров газеты "Возрождение" за 1937 г. сообщалось о том, что якобы Н. Скоблин встретился в Лондоне с советским военным атташе В. Путной, искавшим, якобы, по заданию М. Тухачевского, выход на руководящие круги русской антисоветской эмиграции. Утверждали, что В. Путна как старый сподвижник М. Тухачевского был полностью откровенен и поведал о том, что "власти Сталина скоро конец, что вожди Красной Армии сговорились между собой и в недалеком будущем в России установится военная диктатура". Путну, как известно, арестовали значительно раньше Тухачевского. Чекисты, осведомленные Скоблиным о его встрече с Путной и о переговорах, которые он вел с ними, добились от Путны признания... Затем произошли расправы с Путной, Тухачевским и всеми другими генералами, которые действовали с ним заодно. Путна выдал Тухачевского".

Однако бывший посол России в Великобритании Е. Саблин, комментируя заметку в "Возрождении" о встрече Н. Скоблина с В. Путной, заметил, что информация может быть недостоверной, основанной на слухах. Тот же Е. Саблин сообщает, что В. Путна встречался с представителями белой эмиграции в кафе "Ройяль" в Лондоне. Приведенная "Возрождением" информация о встрече Н. Скоблина с В. Путной в Лондоне, таким образом, имела под собой какие-то основания. Это же можно сказать и о слухах, касавшихся встречи М. Тухачевского с Н. Скоблиным в Париже.

…По воспоминаниям бывшего руководителя разведки Службы Безопасности (СД) В. Шелленберга, "Гейдрих получил от проживавшего в Париже белогвардейского генерала, некоего Скоблина сообщение о том, что советский генерал Тухачевский во взаимодействии с германским генеральным штабом планирует свержение Сталина". Р. Гейдрих склонен был считать информацию вполне достоверной (см. Шелленберга). Имеются сведения, со ссылкой на того же В. Шелленберга, уточняющие обстоятельства поступления Р. Гейдриху сообщения генерала Н. Скоблина. Они свидетельствуют том, что от Н. Скоблина было два донесения: в первом сообщалось о том, что "командование Красной Армии готовит против И.В. Сталина заговор, во главе которого стоит маршал М. Тухачевский"; во втором - "что М. Тухачевский и его ближайшие сторонники, обучавшиеся в свое время в Германии в Академии Генерального штаба, поддерживают связи с представителями Вермахта и немецкой разведывательной службы" (см. Сергеева).

Не позднее марта 1936 г., по свидетельству В. Шелленберга, "информация Скоблина была передана Гитлеру. Он стал теперь перед трудной проблемой, которую необходимо было решить. Если бы он высказался в пользу Тухачевского, советской власти, может быть, пришел бы конец, однако неудача вовлекла бы Германию в преждевременную войну. С другой стороны, разоблачение Тухачевского только укрепило бы власть Сталина" (см. Шелленберга).

Вплоть до октября 1936 г. германская сторона молчала о "заговоре Тухачевского". Это значит, что оно проявляла заинтересованность в его успехе. В октябре-ноябре 1936 г. некоторые представители германского политического руководства лишь в самой осторожной форме, ссылаясь на "предстоящие перемены в руководстве России", начинают зондировать внешнеполитическую почву по дипломатическим каналам и через прессу в расчете на грядущее изменение системы международных отношений.

Все вышеизложенное объясняет, почему нацистский официоз "Фелькише беобахтер" в начале сентября 1936 г. считала, что "положение Тухачевского становится с каждым днем все труднее и, что якобы его арест неминуем" (см. Возрождение. 5 сентября 1936 г. № 4042). 20 августа 1936 г. был арестован В. Путна. С этим фактом в Германии могли связывать близкий арест М. Тухачевского.

Сведения о контактах М. Тухачевского с Н. Скоблиным и их содержание были рассчитаны на то, что генерал поставит германские спецслужбы в известность об антибольшевистском заговоре "военной партии" в СССР, знаменем которой является национализм. Эта информация должна была создать, по предположениям М. Тухачевского (и тех, кто его направил), не только благоприятный настрой германского политического и военного руководства и согласиться на встречу с ним в Берлине на обратном пути из Парижа в Москву. Она должна была внушить А. Гитлеру уверенность в том, что в СССР действительно существует законспирированная "военная партия" во главе с М. Тухачевским, готовящая военные переворот для установления "национально-государственной диктатуры". Это должно было нейтрализовать антисоветскую агрессивность Германии и на определенное время удержать ее от нападения на СССР (в случае советско-японской войны) в ожидании "военного переворота Тухачевского". На то, что М. Тухачевский все это делал с ведома Сталина и по согласованию с руководством НКВД, указывает следующее обстоятельство: на встрече с представителями РОВС присутствовал советский агент, немецкий коммунист некто Блимель. Он тотчас же сообщил о "конспиративных" контактах маршала в советское посольство, резиденту советской разведки. Однако никакой репрессивной реакции в отношении М. Тухачевского не последовало. Наоборот, по возвращении из поездки, в первой половине 1936 г. военно-политический авторитет М. Тухачевского значительно возрос. Примечательно также и то, что этот "берлинский эпизод" никак не проявился ни на следствии, ни на судебном "процессе Тухачевского": связь М. Тухачевского с РОВС не инкриминировалась ему, хотя она имела место.

28 февраля 1936 г. М. Тухачевский был на приеме у И. Сталина, где сообщил об итогах поездки и выразил свое беспокойство и идеи по ряду проблем обороноспособности Красной Армии и СССР. Его идеи по многим аспектам расходились с общепринятыми установками, которых придерживалось руководство военного ведомства во главе с К. Ворошиловым. Обозначились и расхождения в понимании военно-политической и оперативно-стратегической ситуации и с видными войсковыми руководителями Красной Армии. Выступая на заседании Высшего Военного совета при наркоме обороны 1 июня 1937 г., К. Ворошилов сказал: "В прошлом году в мае месяце, у меня на квартире Тухачевский бросил обвинения мне и Буденному, в присутствии тт. Сталина, Молотова и многих других, в том, что я якобы группирую вокруг себя небольшую кучку людей, с ними направляю всю политику и т.д. Потом, на второй день Тухачевский отказался от всего сказанного... Тов. Сталин тогда же сказал, что надо перестать препираться частным образом, нужно устроить заседание П.Б. (Политбюро) и на заседании подробно разобрать, в чем тут дело. И вот, на этом заседании мы разбирали все эти вопросы и, опять-таки, пришли к прежнему результату". И. Сталин во время этих воспоминаний К. Ворошилова уточнил, прерывая выступление последнего: "Он (т.е. Тухачевский) отказался от своих обвинений". К. Ворошилов повторил: "Да, отказался, - хотя группа Якира и Уборевича на заседании вела себя в отношении меня довольно агрессивно. Уборевич еще молчал, а Гамарник и Якир вели себя в отношении меня очень скверно" (см. Военные архивы. Вып. № 1. С. 47).

В связи с рассматриваемым событием на следствии "Тухачевский, Уборевич, Корк, Путна признавали, что разговоры об отстранении Ворошилова между ними велись. Уборевич уточнил: когда решили поставить в правительстве вопрос о Ворошилове, то "нападать на него по существу уговорились с Гамарником, который сказал, что крепко выступит против Ворошилова". Таким образом, к заседанию 29 марта готовились и тайно договаривались, кто будет выступать от имени "оппозиционной группы генералов". Поскольку М. Тухачевский "отказался от своих обвинений" и не пожелал присоединиться к групповым требованиям, считали, что в соответствии с рангом, это должен был сделать Я. Гамарник.

Примечательно также и неожиданное "зачисление" в разряд "заговорщиков" и посмертное присоединение (12 июня 1937 г.) к осужденной и расстрелянной "группе Тухачевского", С. Каменева, умершего 25 августа 1936 г. И похороненного с большими почестями. Его нельзя было объявить ни "троцкистом", ни "правым", ибо членом партии он стал только в 1930 г., после расправы с этими "уклонами". Его трудно было обвинить в связях с немцами, поскольку он практически не принимал активного участия в контактах с ними и в Германии не был. Можно полагать, что его вина состояла в том, что он принимал участие в разговорах об отстранении К. Ворошилова.

Комкор И. Кутяков признал, что у него был "разговор с комкором Фельдманом, от которого… он узнал о наличии в РККА группы лиц высшего начсостава, недовольных Ворошиловым и борющихся за смену руководства Наркомата. Фельдман сказал, что в эту группу входят Тухачевский, Гамарник и другие".

В этом смысле интересен и еще один факт. Как свидетельствовал Зюзь-Яковенко, "…после ареста Гарькавого …Гамарник и Левичев ругали Гарькавого за то, что он всех выдает". Похоже, что именно арест И. Гарькавого и опасение, что "он начнет всех выдавать", могли послужить сигналом для особого беспокойства Б. Фельдмана, т.к. он считал, что И. Гарькавому было кого и в чем-то "выдавать", рассказывать о каких-то действиях "генералов", которые они совершали, преднамеренно не ставя об этом в известность руководство армии, партии и правительства. Следовательно, как тогда рассуждали, действия, "оппозиционных генералов" можно было квалифицировать как "заговор". Об этом говорит письмо маршала А. Егорова в адрес К. Ворошилова от 3 марта 1938 г.

Обеспокоенный сложившимся вокруг него напряженным положением, опасаясь за свою судьбу, маршал пытался убедить своих прежних соратников в собственной невиновности и приводил следующие доводы, позволяющие понять упомянутые выше "заговорщической деятельности", как они определились ко второй половине 30-х годов. "…Чем объяснить эту сложившуюся вокруг меня чудовищную обстановку, когда для нее нет никакой политической базы и никогда не было такого случая, чтобы меня, или в моем присутствии, кто-либо призывал к выступлению против руководства партии, советской власти и Красной Армии, т.е. вербовал как заговорщика, врага и предателя. За все мои 20 лет работы никогда, нигде и ни от кого подобных призывов и предложений я не слыхал. Заявляю, что всякий, кто осмелился бы предложить мне акт такого предательства, был бы немедленно мной передан в руки наших органов НКВД и об этом было бы мной в первую голову и прежде всего доложено Вам (см. Дьякова и Бушуеву). Следовательно, "заговорщиком" мог считаться политический или военный деятель, которого "кто-либо призывал к выступлению против руководства партии, советской власти и Красной Армии" ("вербовал как заговорщика"), или присутствовавший при обращении указанного "призыва" к кому-либо другому, и не сообщивший об этом в НКВД или партийные органы.

Итак, в разговорах и обсуждениях вопроса об отставке К. Ворошилова, т.е. В "заговоре", так или иначе, принимали участие: М. Тухачевский, Я. Гамарник, И. Якир, И. Уборевич, А. Корк, В. Путна, В. Примаков, С. Каменев, В. Левичев, Б. Фельдман, И. Кутяков, И. Гарькавый, возможно, М. Василенко, С. Савицкий и И. Смолин. Инициативу в объединении всех указанных выше лиц проявлял Б. Фельдман. От участия в "заговоре" отказался М. Тухачевский, возможно А. Корк и С. Каменев, а И. Кутяков, судя по всему, лишь принял обращение к сведению. Однако, поскольку они не сообщили о "заговоре" в вышестоящие партийные, военные и правительственные инстанции, то тоже считались его участниками.

Если отвлечься от политического и идеологического контекста "дела Тухачевского", объединившего в группу единомышленников всех подсудимых на процессе 11 июня 1937 г., то перед нами окажутся следующие "сухие факты".

На квартире у К. Ворошилова, его заместитель, М. Тухачевский бросил обвинение наркому и С. Буденному в том, что они "группируют вокруг себя небольшую кучку людей, с ними ведут, направляют всю политику" в военных вопросах. Примечательно, что К. Ворошилов не назвал больше ни одной фамилии из тех, кто поддержал бы тогда М. Тухачевского. Равным образом в рассказе К. Ворошилова не расшифровывается состав этой "кучки людей", кроме С. Буденного. Если бы имелся в виду и начальник Генштаба А. Егоров, главный оппонент М. Тухачевского по оперативно-стратегическому планированию, то К. Ворошилов об этом, несомненно, сказал бы. Следовательно, конфликт был порожден не оперативно-стратегическими вопросами. С. Буденный являлся главным оппонентом перечисленных выше "генералов", в том числе (может быть в "мягкой форме") и А. Егорова, главным образом по одному вопросу: "танки или кавалерия?". Таким образом, вновь всплывала проблема вооружений и "технической реконструкции" РККА. Качество новой техники оставляло желать много лучшего, и основание для острой дискуссии по этому вопросу имелись.

Затем Тухачевский отказался от всего сказанного. На совещании в Кремле у И. Сталина, созванном в связи с возникшим острым разговором между наркомом и его заместителем, М. Тухачевский молчал. Против К. Ворошилова выступила "группа Якира-Гамарника-Уборевича". Действие в ее составе М. Тухачевского, как это традиционно представляется, в то время внешне никак не обозначилось. Почему же он отказался от своих слов, от своей критики К. Ворошилова на следующий день? Скорее всего "решительность" М. Тухачевского была в значительной мере стимулирована и спровоцирована скрытой поддержкой, которую он чувствовал со стороны И. Сталина. По свидетельству П. Судоплатова, сложившемуся на основе, очевидно, слухов, циркулировавших в кулуарах власти, "во время частых встреч со Сталиным Тухачевский критиковал Ворошилова, Сталин поощрял эту критику, называя ее "конструктивной", и любил обсуждать варианты новых назначений и смещений. Нравилось ему и рассматривать различные подходы к военным доктринам. Тухачевский позволял себе свободно обсуждать все это не только за закрытыми дверями, но и распространять слухи о якобы предстоящих изменениях и перестановках в руководстве Наркомата обороны" (см. Судоплатова). Действительно, в 1935-1936 гг. встречи М. Тухачевского с И. Сталиным в Кремле были весьма частыми. В 1936 г. И. Сталин совещался С М. Тухачевским чаще, чем с кем-либо еще из "генералов", не считая, конечно, К. Ворошилова (и начальника ПУ РККА Я. Гамарника). И. Сталин, скорее всего, предложил М. Тухачевскому отмежеваться от позиции И. Якира, Я. Гамарника, И. Уборевича.

Весьма вероятно, М. Тухачевский узнал и о том, что, "мятежные генералы" считают, что Якир наиболее подходит на пост народного комиссара вместо Ворошилова. На встрече с И. Сталиным в Кремле 21 марта 1936 г. ему, очевидно, уже пообещали должности 1-го замнаркома и начальника Управления боевой подготовки РККА, которое выводилось из структуры Генштаба. Таким образом, в скором времени М. Тухачевский должен был стать "вторым (а в той политической ситуации, по существу, "первым") лицом" в руководстве Красной Армии после К. Ворошилова, политическое падение которого, казалось, было предрешено.

Но, как показывают последующие события, "падения" Ворошилова не произошло.

А в кадровой политике высшего военного руководства в лице К. Ворошилова и стоявшего за его спиной И. Сталина, начиная с июля 1936 г. обозначилась линия на политическую ликвидацию группы оппозиционных "генералов".

6 июля 1936 г. был арестован комдив Д. Шмидт как участник антисоветского "заговора" по обвинению в подготовки покушения на К. Ворошилова. Его арестовали в Киеве, в кабинете командующего военным округом И. Якира, находившегося в отпуске. Арест Д. Шмидта был своеобразным, неофициальным сигналом, ознаменовавшим начало репрессий против высшего комсотава Красной Армии. Он был первым достаточно известным арестованным "генералом". Затем последовали арест прославленного командира Червонных казаков, заместителя командующего Ленинградским военным округом комкора В. Примакова (14 августа), комбрига М. Зюка (15 августа), комкора В. Путны (20 августа), заместителя командующего Харьковским военным округом комдива С. Туровского (2 сентября), начальника Летичевского укрепрайона в КВО комдива Ю. Саблина (25 сентября) и др. Все эти "генералы" были из числа близких приятелей и подчиненных И. Якира. При этом аресты, как правило, проводились, когда И. Якир по каким-то служебным причинам отсутствовал: либо находился в отпуске, на лечении за рубежом, либо в заграничной служебной поездке. Прокатилась волна арестов его давних друзей - высоких партийных функционеров Украины. Стало ясно - готовилась почва для удаления И. Якира с Украины. Это означало ликвидацию его как политической фигуры: без находившихся в его руках украинских войск И. Якир ничего не значил на политическом поле. Это был один из способов реализации кадровой политики в военном ведомстве.

Другой представлял собой прямое "выдавливание" командарма с занимаемой должности "в интересах повышения обороны" с переводом на другой, более "высокий", но политически ничтожный, пост в центральном военном ведомстве. Необходимо было ослабить его положение и в военной элите. Поэтому технология снятия с должности в целях ослабления военно-политического влияния прежде была применена к политически наиболее слабому члену "группы Якира-Гамарника-Уборевича", к командующему БВО И. Уборевичу.

С подачи К. Ворошилова Уборевич назначался на должность заместителя наркома по авиации, что было совершенно нецелесообразно с точки зрения укрепления обороноспособности СССР и повышения боеготовности РККА "генерала" с репутацией, лучшего знатока одного из главных театров военных действий в грядущей войне отрывать от подготовленных им войск и предлагать ему должность, совершенно не соответствующую его компетентности. Расценить такой ход можно только как политический. Категорически протестуя против этого намерения, но считающий себя бессильным ему противостоять, 17 августа 1936 г. И. Уборевич обратился за поддержкой к Г. Орджоникидзе.

"Дорогой Серго! Пишу это письмо, находясь в затруднительном положении, и надеюсь на дружескую поддержку… 7 августа (1936 г.) Ворошилов заявил мне, что он решил разделить БВО на два округа (что я якобы усиленно об этом прошу), а меня - взять в Москву на авиацию. Я категорически возражал против назначения на авиацию". Судя по последующим действиям наркома обороны в этом направлении, Г. Орджоникидзе помог И. Уборевичу, который остался в прежней должности командующего БВО. Тогда К. Ворошилов, опираясь на поддержку И. Сталина, решил предложить это назначение И. Якиру, освободив его от должности командующего КВО. Такое предложение делалось И. Якиру еще в сентябре 1935 г. Он, сославшись на плохое состояние здоровье, отказался. На это сослался сам И. Сталин в своем письме Л. Кагановичу. Теперь это предложение было сделано И. Якиру по возвращении его из поездки во Францию, куда он был отправлен во главе советской военной делегации и пробыл там с 19 августа по 2 сентября 1936 г. Состав делегации, характер встреч и главные вопросы переговоров, свидетельствовали о том, что одной из основных целей поездки И. Якира и сопровождавшего его В. Хрипина (начальника штаба ВВС РККА) было достижение определенных соглашений по авиационным вопросам. В этом смысле поездка командарма была достаточно результативна. Эти обстоятельства и давали повод предложить И. Якиру взять на себя руководство вопросами ВВС на уровне Наркомата в качестве замнаркома по авиации. И. Сталин и К. Ворошилов сделали это предложение, когда И. Якир вернулся в Москву. Предложение было активно поддержано и М. Тухачевским. Не исключено, что сама инициатива в этом вопросе могла исходить от М. Тухачевского. Его трения с начальником ВВС РККА Я. Алкснисом по боевому применению авиации, по воздушно-десантным войскам были давними и общеизвестными. М. Тухачевский руководствовался оборонной целесообразностью, а И. Сталин и К. Ворошилов, прежде всего, политической.

Слишком явным и настойчивым было намерение из Москвы убрать И. Якира с Украины, а И. Уборевича из Белоруссии. И. Сталин хотел оторвать этих слишком "самостоятельных" генералов от войск и поставить во главе КВО и БВО "новых людей", послушных и "благодарных".

Сходные намерения в действиях И. Сталина и К. Ворошилова просматривались с июля-августа 1936 г. И в отношении М. Тухачевского. К. Ворошилову явно хотелось убрать куда-нибудь своего влиятельного и авторитетного 1-го заместителя. Его не хотели посылать в Испанию, которая могла принести ему политически опасную для И. Сталина славу. Его намеревались убрать из центра очень далеко на периферию, в сферу для него "глухую" и незнакомую. Это предварительное решение было принято уже в августе 1936 г.

…Поскольку сохранял свою силу старый "генштабовский" оперативный план о главенствующем положение дальневосточного театра военных действий, его состояние вызывало особую обеспокоенность у высшего военного руководства и, прежде всего, у Я. Гамарника, курировавшего оборонные вопросы Дальнего Востока, и Я. Аронштама, начальника ПУ ОКДВА. Они резко критиковали В. Блюхера, настаивая на его замене, о чем с демонстративной эмоциональностью вспоминал И. Сталин на заседании Военного совета 2 июня 1937 г.

"И вот начинается кампания, очень серьезная кампания, - возмущался он, защищая В. Блюхера. - Хотят Блюхера снять... Агитацию ведет Гамарник, ведет Аронштам. Так они ловко ведут, что подняли почти все окружение Блюхера против него. Более того, они убедили руководящий состав военного центра, что надо снять. Почему, спрашивается, объясните в чем дело? Вот он выпивает. Ну, хорошо. Ну, еще что? Вот он рано утром не встает, не ходит по войскам. Еще что? Устарел, новых методов работы не понимает... Посмотрите, ЦК встает перед фактом всякой гадости, которую говорят о Блюхере. Путна бомбардирует. Аронштам бомбардирует нас в Москве, бомбардирует Гамарник …" (см. Стенограмму выступления И.В. Сталина… 2 июня 1937 г. С. 285).

Действительно, по воспоминаниям генерала А. Хрулева, "Блюхер последние годы очень много пил и обосновывал это тем, что его страшно мучила экзема кожи, и он, якобы, желая избавиться от болей этой экземы, употреблял очень много спиртных напитков…" (см. Военно-исторический архив. 1999. № 7. С. 16). И маршал И. Конев отмечал, что, "в последнее время он (В. Блюхер) вообще был в тяжелом моральном состоянии, сильно пил, опустился" (см. К. Симонова). Поговаривали и о многочисленных "амурных увлечениях" маршала. Впрочем, эти упреки, скорее, были внешним поводом для более серьезных замечаний. Наиболее веским аргументом в пользу отставки В. Блюхера было укрепившееся мнение об оперативно-тактической отсталости маршала и его несостоятельности как командующего.

Еще на пленуме РВС СССР в октябре 1930 г. М. Тухачевский, говоря о боевой подготовке войск, вопреки пропагандистским клише о "победоносной Дальневосточной армии т. Блюхера" отметил, что "наши недостатки в организации управления и в тактической подготовке настолько велики, что на это нужно обратить решительное внимание… Они сказались и в действиях ОКДВА". В те годы и за рубежом расценивали боевые действия ОКДВА В. Блюхера на КВЖД в 1929 г. как неудачные, даже как поражение Красной Армии.

В. Путна и Б. Горбачев, в 1931-1933 гг. находившиеся в должности помощников В. Блюхера, весьма критично отзывались о его способностях и профессиональной подготовленности к командованию ОКДВА. На процессе 11 июня 1937 г. эти разногласия нашли отражение в вопросе маршала В. Блюхера, адресованном подсудимому В. Путне: "Вы вели систематически работу по дискредитации авторитета Блюхера по заданию Гамарника?". На это В. Путна ответил: "Да, пытался дискредитировать вас". Как известно, конфликт между командующим и его заместителем разрешился в пользу В. Блюхера: летом 1933 г. В. Путна был отозван с Дальнего Востока (см. Викторова).

"Блюхер… был к тридцать седьмому году человеком с прошлым, но без будущего, - считал И. Конев, - человеком, который по уровню своих знаний, представлений недалеко ушел от гражданской войны и принадлежал к той категории, которую представляли собой к началу войны Ворошилов, Буденный и некоторые бывшие конармейцы, жившие не современными, прошлыми взглядами. Представить себе, что Блюхер справился бы в современной войне с фронтом, невозможно. Видимо, он с этим справился бы не лучше Ворошилова или Буденного. Во всяком случае, такую небольшую операцию, как хасанские события, Блюхер провалил…". Боевые действия ОКДВА и управление войсками во время боев на озере Хасан в 1938 г. были действительно неудачными и неумелыми практически на всех уровнях, от рядового бойца до командующего армией (см. Симонов К. Беседы с Маршалом Советского Союза И.С. Коневым).

С новой силой критика В. Блюхера возобновилась в 1936 г., когда, как полагали, война с Японией могла разразиться в любой момент. Судя по цитированному выше высказыванию И. Сталина, Я. Гамарник и Л. Аронштам "убедили руководящий состав военного центра", т.е. К. Ворошилова, М. Тухачевского, что В. Блюхера "надо снять". Решение это, очевидно, было принято еще в августе 1936 г., и Я. Гамарник отправился на Дальний Восток с таковыми рекомендациями (во всяком случае так явствует из воспоминаний вдовы В. Блюхера). В качестве замены маршалу в должности командующего начальник ПУ ОКДВА (с 1933 г.) Я. Аронштам предлагал И. Уборевича или И. Якира. Я. Гамарник - М. Тухачевского. Это мнение отразил в своем выступлении И. Сталин: "…Хотят Блюхера снять. И там же есть кандидатура. Ну, уж, конечно, Тухачевский. Если не он, так кого же". Косвенно все эти кандидатуры неоднократно назывались И. Сталиным, защищавшим В. Блюхера: "Он, конечно разумнее, опытнее, чем любой Тухачевский, чем любой Уборевич, который является паникером, и чем любой Якир, который в военном деле ничем не отличается" (см. Стенограмму выступления Сталина). Думается, однако, что и К. Ворошилов (относившийся к В. Блюхеру весьма неприязненно, подозревая в нем соперника и возможного кандидата на его замену в должности наркома) был бы весьма удовлетворен "падением Блюхера" и удалением на Дальний Восток своего заместителя М. Тухачевского.

В 1934-1935 гг. на Дальний Восток в ОКДВА было переведено много сотрудников командующего БВО, в том числе и его начальник штаба К. Мерецков, который вспоминал весьма примечательные ожидания и слухи, ходившие тогда. "Можно было полагать, что на Дальний Восток собираются перевести командующего войсками БВО Уборевича, и он, заранее предупрежденный, ходатайствовал о переводе вместе с ним ряда сотрудников из БВО" (см. Мерецкова). Делалось ли такое предложение И. Уборевичу и как он к нему отнесся, сказать трудно. Во всяком случае, этот перевод не состоялся. У К. Ворошилова на счет И. Уборевича были иные намерения, о которых будет сказано ниже.

Кандидатура И. Якира, всерьез, видимо, не обсуждалась. И. Сталин отверг ее изначально, о чем свидетельствует, цитировавшаяся выше, его реплика: "…Якир… в военном деле ничем не отличается".

Что касается кандидатуры М. Тухачевского на замену В. Блюхеру, то на этот счет есть весьма путанные свидетельства Л. Норд. Она вспоминала, что М. Тухачевскому "предложили заняться Дальним Востоком… отправиться в секретную командировку в Китай, а потом пост командующего Дальневосточной армией", утверждая, что это была "инициатива Сталина". М. Тухачевский отправляться на Дальний Восток не хотел. По ее словам, против этого предложения были С. Каменев, И. Федько, Я. Фабрициус, которые "считали, что это явная попытка отдалить Тухачевского от центра армии и именно в тот момент, когда уже составлены планы реорганизации ее управления". Впрочем, этот вопрос, как поясняет Л. Норд, "довольно долго оставался открытым... Наконец, благодаря энергичному вмешательству В.В. Куйбышева, настоявшего на том, что Тухачевского гораздо целесообразнее использовать для реорганизации и развития армии, а также как военного представителя на Западе, ибо он владел языками, - вопрос о его назначении на Восток отпал. Тогда Тухачевский был вызван в Реввоенсовет в Москву - после этого его пожелал видеть Сталин. Он был очень любезен, выразил возмущение по поводу "нелепого назначения"; намекнул, что Михаилу Николаевичу предстоит поездка за границу и "выразил уверенность", что эту миссию Михаил Николаевич выполнит блестяще. Действительно, Тухачевский вскоре получил командировку во Францию" (см. Норд).

Хронология в воспоминаниях Л. Норд сбивчива, в ее памяти происходило вполне естественное наложение друг на друга информации и слухов, относившихся к разновременным ситуациям.

Очевидно, еще при организации ОКДВА летом 1929 г. обсуждался вопрос о назначении на должность ее командующего М. Тухачевского. В. Куйбышев, по словам Л. Норд, сыгравший решающую роль в судьбе М. Тухачевского, умер 25 января 1935 г. Поэтому его "энергичное вмешательство", скорее всего, могло иметь место при назначении М. Тухачевского на должность замнаркома в 1931 г, возможно, и при обсуждении "дальневосточного вопроса" в 1933-34 гг.

…М. Тухачевский неоднократно оговаривался, что он Дальневосточным театром не занимался, поскольку им "специально занимался Гамарник". Он поддерживал критику командования ОКДВА, но лишь в оперативно-тактических аспектах. При этом объектом критики оказывался не только В. Блюхер, но и Я. Гамарник. "Дальневосточный театр войны, - как считал М. Тухачевский крайне слабо обеспечен от воздействия японцев через КНР в направлении Читы и кругобайкальской железной дороги. В этом отношении ни ОКДВА, ни Гамарник не ставили вопросов о необходимости прокладки железнодорожного пути от Байкала до Улан-Батора. В случае нападения на нас японцев наше положение в направлении КНР будет чрезвычайно тяжелым". М. Тухачевский считал ошибочным решение Я. Гамарника "о расформировании строительных частей после объявления мобилизации для целей пополнения кадровых частей", т. к. строительные части выгоднее развернуть как второочередные дивизии, а кадровые части содержать в штатах, более близких к военному времени, чтобы до минимума сократить потребность в подвозе пополнений. Наши силы на Дальнем Востоке крайне слабы, и надо использовать всякую дополнительную возможность к увеличению числа войсковых соединений" (см. Военно-исторический журнал. 1991. № 91. С. 63). Учитывая критические замечания М. Тухачевского, вряд ли можно согласиться со столь однозначным выводом И. Сталина, что "Тухачевский поддерживал" Я. Гамарника. Он поддерживал требование начальника ПУ РККА о замене В. Блюхера. Что касается выдвижения собственной кандидатуры на должность командующего ОКДВА, то этот вариант не мог устраивать М. Тухачевского. Во-первых, потому, что при таком решении из фактического руководителя всей Красной Армии и Главкома Западного направления, он оказывался командующим одной из ее частей, подчиненным Я. Гамарнику. Он, занимавший 2-е место в группе высших руководителей РККА и претендовавший на 1-е, при назначении на Дальний Восток, перемещался на 4-е или даже на 5-е. Такое решение можно было бы рассматривать как скрытую форму "опалы" и "ссылки". Во-вторых, дальневосточный театр он практически не знал. В-третьих, он был давно и глубоко убежден, что первостепенные оперативно-стратегические проблемы существуют на западном театре военных действий, которые придется решать уже в 1937 г. И решать их нужно будет "превентивным наступательным" ударом в направлении Прибалтики.

…Не столько конкретные факты, сколько обстановка, описанная в воспоминаниях вдовы маршала Блюхера, подтверждает высказанные выше соображения и факты убеждает нас в сугубой серьезности положения В. Блюхера осенью 1936 г. "Летом 1936 г. для инспектирования ОКДВА на Дальний Восток, в Хабаровск, приехал Ян Борисович Гамарник… Деловые отношения между ним и Блюхером не складывались. Василий Константинович был хмурым, резким, очень озабоченным. При отъезде Гамарника в Москву он, сказавшись больным, провожать высокого московского гостя и начальника не поехал, что выглядело демонстрацией со стороны Василия Константиновича по отношению в Я.Б. Гамарнику… Несколько позже муж решил в дороге нагнать поезд, с которым уехал Гамарник. Видимо, Василий Константинович все рассчитал. Перед отъездом на вокзал он сказал мне: "Все очень сложно, я поеду и догоню Гамарника. Так нужно... Вскоре приехал муж, сумрачный, бремя тяжелых дум одолевало его. Он рассказал, что с Гамарником (встреча состоялась на пути ст. Бочкарева-Чита) был продолжительный разговор, в котором Я.Б. Гамарник предложил Василию Константиновичу убрать меня, как лицо подставное ("объявим ее замешанной в шпионаже, тем самым обелим вас… молодая жена…"). На что Василий Константинович ответил (привожу его слова дословно): "Она не только моя жена, но и мать моего ребенка, и пока я жив, ни один волос не упадет с ее головы…" (см. Блюхера).

Из разговора В. Блюхера с Я. Гамарником в Чите по поводу объявления его жены "шпионкой", ясно одно - отставка маршала не за горами, и он был к этому готов. Я. Гамарник, очевидно, получил на это полномочия. Однако смысл фразы Я. Гамарника создает впечатление, что он выступает на стороне маршала, предлагая способ его "оправдания", пытается даже не допустить его смещения с должности. Видимо, главным инициатором смещения В. Блюхера был все-таки не Я. Гамарник, а К. Ворошилов.

Но основную роль в смещении В. Блюхера играл политический фактор.

Вряд ли в этом качестве можно рассматривать поступившее в сентябре 1936 г. В НКВД агентурное сообщения из Германии об участии В. Блюхера в заговоре, о том, что он симпатизирует Германии и намерен отделить Дальний Восток от СССР (см. Военно-исторический архив. Вып. № 2. С. 10). Сомнительно, чтобы эту роль сыграло новое агентурное сообщения о маршале, 21 сентября 1936 г. направленное Н. Ежову для ЦК ВКП (б) и И. Сталина. Я. Гамарник уехал из Москвы в начале сентября 1936 г. Отправившись на Дальний Восток, замнаркома сначала инспектировал Забайкальский военный округ и только к середине месяца смог встретиться с В. Блюхером. Вряд ли Я. Гамарник прибыл в Хабаровск, уже обладая информацией о "шпионской деятельности" маршала. Это не следует из цитированной выше фразы его разговора с В. Блюхером. Все эти "сообщения" являлись, скорее, следствием, чем причиной ухудшения военно-политического положения В. Блюхера.

Отголоски действительных причин нашли отражение в газете "Возрождение" уже 5 сентября 1936 г. "Блюхер попал в опалу", - появилось сообщение в газете, газета информировавшей о "смещение с должности начдива Онуфриева, правой руки Блюхера". "Блюхера… подозревают в троцкизме", - отмечал автор публикации. 3 октября в той же газете напоминали, что "Блюхер вызывает своей позицией какие-то опасения. Ягода настаивал на том, что Блюхера надо сместить" (см. Военно-исторический архив. Вып. № 2. С. 10). Указания на Г. Ягоду примечательны, учитывая, что агентурное сообщение 21 сентября 1936 г. пришло еще в бытность его руководителем НКВД. Иными словами, основания для подозрений находятся в НКВД. По свидетельству ответственного работника дальневосточного НКВД Г. Люшкова, сбежавшего в 1938 г. В Японию, как-то в подвыпившем состоянии "Блюхер… ругал НКВД за проводимые аресты, а также ругал Ворошилова, Лазаря Кагановича и др. Блюхер признался…, что до устранения Рыкова он был связан с ним и часто получал от того письма, что "правые" хотят видеть его, Блюхера во главе Красной Армии". Г. Люшков, комментируя высказывания маршала, считал, "что это довольно показательный факт для выяснения истинных чувств Блюхера. Вообще Блюхер очень любит власть. Его не удовлетворяет уже та роль, которую он играет на Дальнем Востоке, он хочет большего. Он считает себя выше Ворошилова. Политически сомнительно, что он удовлетворен общей ситуацией, хотя и весьма осторожен. В армии он более популярен, чем Ворошилов" (см. Соколова). В обзоре военно-политической ситуации в СССР в журнале "Часовой" отмечалось, что "Маршал Блюхер из всех военачальников СССР один ведет совершенно независимую линию". Русские политические деятели в эмигрантских кругах, говоря о советско-японских отношениях замечали, что советское правительство "на открытое столкновение не пойдет, но Москва может решить одно, а Блюхер - другое" (см. "Чему свидетели мы были"). Такое мнение о весьма "независимом" политическом положении и поведении В. Блюхера не могло не беспокоить власти в Москве, учитывая прежние личные, идеологические и эмоциональные симпатии В. Блюхера к "правым".

Анализ всей приведенной информации по В. Блюхеру позволяет считать, что И. Сталин в августе 1936 г. уже имел серьезное намерение и решение отправить маршала в отставку и заменить его на Дальнем Востоке другим "генералом". Знаменательно, что тогда же, в августе-начале сентября К. Ворошилов и И. Сталин предприняли попытки "отнять" у И. Уборевича БВО, а у И. Якира КВО. Однако, оба "генерала" солидарно отказались сдать командование войсками. Почему же в декабре 1936 г. И. Сталин резко изменил свои намерения и высказался за сохранение В. Блюхера в должности командующего ОКДВА?

"В первую неделю декабря 1936 года, - вспоминал В. Кривицкий, - специальный курьер, прибывший самолетом в Гаагу, передал мне срочное донесение от Слуцкого - начальника Иностранного отдела ОГПУ. В послании А. Слуцкого было следующее распоряжение: "Выбрать из наших сотрудников двух человек, способных исполнить роль германских офицеров. Они должны иметь привычку разговаривать как истинно военные люди, а также должны внушать доверие и быть смелыми. Подберите их незамедлительно. Это чрезвычайно важно…". В. Кривицкий "вызвал из Германии двух подходящих агентов". На встрече с А. Слуцким в Париже В. Кривицкий обратился к нему по этому поводу. "…Это не обычное дело. Оно настолько важно, - пояснял А. Слуцкий, - что мне пришлось оставить всю остальную работу и прибыть сюда, чтобы ускорить его… Это приказ самого Ежова. Это дело настолько важное, что все остальное не имеет никакого значения. Я сказал ему, что уже вызвал двух лучших агентов из Германии и что они вот-вот прибудут в Париж". В. Кривицкий вновь возвратился к сюжету о "двух агентах" при изложении событий в Москве с марта по 22 мая 1937 г. Отставка М. Тухачевского с поста 1-го замнаркома 11 мая 1937 г., аресты высших офицеров встревожили его. "Я пошел прямо к Михаилу Фриновскому, заместителю наркома НКВД… "Скажите, что происходит в стране?" - добивался я от Фриновского. "Это заговор, - ответил Фриновский. - Мы как раз раскрыли гигантский заговор в армии, такого заговора история еще никогда не знала. Но мы все возьмем под свой контроль, мы их всех возьмем".

Фриновский не привел доказательства существования заговора, так "неожиданно" раскрытого ОГПУ. Но в коридорах Лубянки я столкнулся с Фурмановым, начальником отдела контрразведки, действующего за границей среди белоэмигрантов.

- Скажи, тех двоих первоклассных людей это ты послал к нам? - спросил он.

Я не понял, о чем речь, и спросил:

- Каких людей?

- Ты знаешь, немецких офицеров, - ответил он и начал шуткой укорять меня за упорство, с которым я не желал отпускать моих агентов в его распоряжение. Это дело полностью выскользнуло у меня из памяти. Я спросил у Фурманова, как ему удалось узнать обо всем этом.

- Так это было наше дело, - с гордостью ответил Фурманов.

Фурманов теперь дал мне понять, что существовал реальный заговор, послуживший мотивом чистки Красной Армии" (см. Кривицкого).

Отталкиваясь от информации, сообщенной В. Кривицким о "двух агентах", которые должны были в контексте "дела Тухачевского" сыграть роль германских военных представителей для РОВС в первой декаде декабря 1936 г., можно определить лишь одну, наиболее убедительную связь: Н. Скоблин (см. Alexandrov V. Op. Cit. P. 141). Напомню, что генерал Н. Скоблин, единственный представитель РОВС, так или иначе фигурировавший в 1936 г. "деле Тухачевского", представил Р.Гейдриху два сообщения: первое, весной 1936 г. о заговоре маршала М. Тухачевского против И. Сталина; второе - 16 декабря 1936 г. о том, что это "двойной заговор" М. Тухачевского против И. Сталина и германских генералов против А.Гитлера.

Можно полагать, что "два агента", затребованные А. Слуцким у В. Кривицкого, должны были сыграть роль представителей германского генералитета, направленных для встречи с генералом Н. Скоблиным (учитывая имевшиеся у него давние связи с Абвером), как с посредником между руководством Вермахта и М. Тухачевского. Они и должны были довести до сведения Н. Скоблина информацию о "двойном заговоре" в расчете, что она попадет к Р. Гейдриху и А. Гитлеру. Вполне понятно, что Н. Скоблин, 16 декабря сообщил об этом Р. Гейдриху, а последний поставил обо всем в известность фюрера. Цель этой операции НКВД заключалась в том, чтобы дискредитировать М. Тухачевского в глазах Р. Гейдриха и А. Гитлера, представив его как политическую фигуру, враждебную "новой Германии" и лично ее "вождю". Чтобы усилить негативное отношение к М. Тухачевскому, который прежде был представлен как "лидер национальной военной партии" в СССР, Н. Скоблин (в соответствии с полученной им "информацией") сообщил о том, что бабка маршала еврейка, его предки по отцу являлись членами масонской ложи, а сам он масон 33-й степени. Сообщалось также, что М. Тухачевский вовсе не лидер "национальной партии", а организатор антисталинского заговора вместе с К. Радеком, лидером "троцкистов"; что цель заговора - свергнуть И. Сталина и установить власть Л. Троцкого (см. Alexandrov).

Для подтверждения этой "секретной информации" решено было провести "демонстрацию" намеков на связь М. Тухачевского с "троцкистским заговором" специально для зарубежной политической элиты и прессы через показания К. Радека на судебном процессе 24 января 1937 г. Дело в том, что в стенограмме процесса, изданной в СССР для советского читателя нижеследующий фрагмент показаний К. Радека не публиковался.

На утреннем судебном заседании 24 января 1937 г. К. Радек, в частности, сказал: "В 1935 году Виталий Путна встречался со мной, передав одну просьбу Тухачевского". Эта фраза осталась без какой-либо реакции со стороны государственного обвинителя, зловеще повиснув без комментариев. А. Вышинский стал спрашивать К. Радека о чем-то другом. В контексте судебного разбирательства, когда и К. Радек, и В. Путна были представлены как "троцкистские заговорщики", М. Тухачевский, оказавшийся "в их кампании" воспринимался публикой, сидевшей в зале, тоже как участник "заговора". А. Вышинский возвратил К. Радека к утренним показаниям, в которых был упомянут М. Тухачевский, вечером 24 января. Он спросил обвиняемого, зачем к нему обращался маршал. К. Радек ответил: "Тухачевский имел правительственное задание, для которого не мог найти необходимого материала. Таким материалом располагал только я. Тухачевский послал Путну, с которым работал над заданием, чтобы получить материал от меня. Тухачевский понятия не имел ни о роли Путны, ни о моей преступной роли".

"А Путна?" - спросил А. Вышинский.

На это К. Радек ответил: "Он был членом организации, он пришел не по делам организации, но я воспользовался его визитом для нужного разговора".

"А Тухачевский?" - продолжал А. Вышинский, демонстративно заостряя вопрос.

"Тухачевский, - отвечал К. Радек, не менее демонстративно реабилитируя маршала, будто "заговорщик", скрывающий еще неразоблаченного сообщника, - никогда не имел отношения к нашим делам... Я заявляю, что я никогда не имел и не мог иметь никаких связей с Тухачевским по линии контрреволюционной деятельности, потому что я знал, что Тухачевский - человек, абсолютно преданный партии и правительству" (см. Раппопорта, Геллера).

Одновременно с дискредитацией М. Тухачевского перед западноевропейскими политическими и военными кругами, в первую очередь в глазах германского руководства, началась работа по подготовке его отставки с поста 1-го замнаркома.

…Распространялась дезинформация о том, что якобы М. Тухачевский еще с 1917 г. является агентом германской военной разведки, которая помогла ему бежать из плена (см. (Воскресенскую). Эта "легенда" была пущена в ход еще в феврале 1936 г., когда М. Тухачевский с визитом посетил Париж. Тогда в газете "Возрождение" сообщалось, что М. Тухачевский "при участии немецкого командования симулировал удавшийся побег… в 1917 г. Фактически он тогда сделался немецким агентом и, как таковой, был отправлен в Россию для революционной работы под надзором и руководством бывшего главы Коминтерна Г. Зиновьева. С последним Тухачевский свел, по желанию коменданта форта Ингольштадт, знакомство, когда Зиновьев находился в лагере для гражданских военнопленных в Кюстрине" (Возрождение. 1936. 13 февраля). Эта информация была совершенно недостоверной и не выдерживала критики. Во-первых, потому, что подпоручик М. Тухачевский к моменту своего побега (в августе 1917 г.) вряд ли представлял какую-либо ценность для германской разведки. Во-вторых, каковы могли быть гарантии для германской разведки, что подпоручик, "сбежав", выполнит свои обещания. В-третьих, учитывая, что М. Тухачевский бежал из плена в августе 1917 г., странно, что германская разведка делала ставку на его связь с большевиками. Еще ничто не предвещало их будущую победу. В-четвертых, были географические препятствия для контактов подпоручика М. Тухачевского, находившегося в Баварии с 1916 г., где располагался Ингольштадт, и Г. Зиновьева, якобы пребывавшего в Кюстрине, в Пруссии, неподалеку от Берлина. Наконец, самое главное. Общеизвестно, что Февральская революция застала Г. Зиновьева рядом с В. Лениным в Швейцарии, в Берне. Вместе же с В. Лениным и Г. Зиновьев в "бронированном вагоне" в апреле 1917 г. появляется в Петрограде. Г. Зиновьев сопровождает скрывающегося в Разливе В. Ленина после июльских событий и никуда не отлучается из России вплоть до Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде. Поэтому, при всем желании подпоручик М. Тухачевский был не в состоянии встретиться с Г. Зиновьевым в Германии в 1917 г. Кроме того, побег из крепости Ингольштадт в 1917 г. был для него неудачным. М. Тухачевскому удалось бежать лишь из следующего, солдатского лагеря, в который он попал, выдав себя за солдата. Во всяком случае, в августе он был в Париже, куда прибыл из Швейцарии. Таким образом, ни один из приведенных фактов не имел под собой реальной почвы. Тогда, в феврале 1936 г. никаких признаков внимания к этой информации со стороны советских спецслужб и И. Сталина обнаружено не было, хотя появилась в открытой прессе, и тогда было трудно сделать из нее тайну.

В качестве специальной и секретной эта информация оказалась у И. Сталина 26 декабря 1936 г. Она была получена из Германии от "источника", зашифрованного под именем "Сократ". В настоящее время известно, что под этим псевдонимом скрывался "тогдашний наш агент в Германии - жена высокопоставленного чиновника германского МИДа". Она "была расшифрована как наш агент и через нее подбрасывалась эта чудовищная "деза" о Тухачевском" (см. Воскресенскую).

И. Сталин использовал эту информацию как повод для "временного удаления" М. Тухачевского из Москвы и "от дел". На следующий день, 27 декабря, решением Политбюро ЦК М. Тухачевский был отправлен в долгий отпуск. Вероятно, для объяснения данного решения и доведения до его сведения "компромата" из Германии, 31 декабря 1936 г. М. Тухачевский был на приеме у И. Сталина в Кремле в присутствии К. Ворошилова и Наркома внутренних дел Н. Ежова. В начале января 1937 г. М. Тухачевский еще выступал перед слушателями Академии Генерального Штаба с разъяснениями основных положений нового Полевого устава 1936 г. (см. Иссерсона), но после этого и до начала апреля 1937 г. М. Тухачевский делами не занимался. Он находился "в отпуске", на лечении - так официально объясняли его отсутствие в Москве. Во всяком случае, к 24 января его уже не было в Москве. Это следует из объяснения, которое получил французский посол Кулондр, именно в этот день направивший приглашение М. Тухачевскому на прием в посольстве, назначенный на 30 января. На вопросы иностранных дипломатов и журналистов по поводу отсутствия маршала, отвечали (начиная с 10 февраля), что он проводит отпуск в Сочи, где он оставался до возвращения в Москву в начале апреля. Такие лаконичные ответы в весьма тревожной обстановке разворачивающихся "чисток" и репрессий, в том числе и в армии, неизбежно порождали всевозможные слухи (см. Уотта).

Уже 6 февраля 1937 г. В "Возрождении" сообщалось об аресте адъютанта маршала. "Ходят слухи об аресте самого Тухачевского". Последнее замечание было явно преждевременным. Дело в том, что, начиная с сентября - в октябре, ноябре и декабре - 1936 г. В западноевропейских политических и военных кругах ходили упорные слухи об антисемитизме советского генералитета, о скорой смерти И. Сталина, о готовности военных и правительственных германских кругов к сближению с СССР, в случае установления "национальной военной диктатуры". При этом назывались имена М. Тухачевского, А. Егорова, К. Ворошилова.

По данным британской разведки, датированным 10 октября 1936 г., во время обмена тостами между главнокомандующим Вермахтом генерал-полковником В. фон Фричем и советским военным атташе Орловым говорилось, что "армия СССР готова завтра сотрудничать с Гитлером, пусть лишь Гитлер, партия и германская внешняя политика совершат поворот на 180 градусов, а союз с Францией пусть отпадет. Это могло бы случиться, если бы, например, Сталин умер, а Ворошилов, Тухачевский и армия установили военную диктатуру" (см. Уотта). Постоянно велась речь о том, что расхождение между гитлеризмом и сталинизмом сводятся лишь к "еврейскому вопросу". Вновь говорилось о том, что руководство Красной Армии является "антисемитским", что оно приобретает все большее влияние на Сталина, а после его смерти готово установить военную диктатуру. Указывали на ближайшего помощника Г. Геринга в руководстве люфтваффе, генерала Э.Мильх, сказавшего, что Красная Армия настроена против Коминтерна, марксизма и евреев, но верна Сталину. Сообщалось, что Сталин серьезно болен и Рейхсвер рассчитывает на его скорую смерть. Слухи о тяжелой болезни И. Сталина и его скорой смерти и продолжали распространяться в январе и феврале 1937 г. (см. Уотта). Это было похоже на психологическую подготовку общественного мнения к смене власти в СССР. Таким образом, в военно-политических кругах Германии как бы давали понять, что они не ставят в качестве обязательного условия изменения своей политики в отношении СССР формальный военный переворот. Они готовы "примириться" со Сталиным, если он фактически превратится в "марионетку" генералов Красной Армии. Они готовы на "плавный переток" власти от большевиков к "национально-мыслящей военной партии", которая после (желательной!) скорой смерти И. Сталина установит "диктатуру Тухачевского". Вся эта информация находила отражение в прессе. Газета "Возрождение" 29 августа 1936 г. назвала три политически доминирующих фигуры в СССР: И. Сталина, К. Ворошилова и М. Тухачевского, подчеркнув "рост влияния Ворошилова, который, по преобладающему мнению, в ближайшем будущем заменит Сталина". Не исключено, что такая модель "национальной диктатуры" (Ворошилов-Тухачевский) могла проговариваться самим М. Тухачевским еще во время его контактов с Н. Скоблиным в феврале 1936 г. В Париже.