Кадровая политика № 1/2003 :: Содержание

С.Т.МИНАКОВ
СОВЕТСКАЯ ВОЕННАЯ ЭЛИТА В ПОЛИТИЧЕСКОЙ БОРЬБЕ 20-30-х ГОДОВ

Командный состав и военная элита Западного фронта в 1922-1924 гг.

Социо-культурная среда комсостава и военной элиты Западного фронта была, несомненно, той средой, где формировалась "бонапартистская легенда" и "наполеоновская репутация" М. Тухачевского.

Особого внимания заслуживают обстоятельства возвращения М. Тухачевского на должность командующего Западным фронтом 24 января 1922 г. Этому в немалой степени способствовали выступления Л. Троцого, в которых нарочито утверждалось о подготовке новой интервенции с Запада против Советской России. Однако согласно разведсводке ИНО ВЧК от 10 февраля 1922 г., никаких определенных намерений со стороны Польши начать военные действия против РСФСР не было замечено (см. Русская военная эмиграция 20-х - 40-х годов. Все последующие высказывания цитируются по этому документы). Более того, в разведсводке ИНО ВЧК от 13 апреля 1922 г. сообщалось: "Польша не намерена в своей русской политике идти рядом с Румынией, напротив, - она определенно склоняется к русофильской политике Балтийских государств. Польша считает, что в случае вторжения советских войск в Румынию, поскольку это будет результатом провокации со стороны Врангеля, поляки должны сохранить нейтралитет".

Таким образом, несмотря на всю сложность и напряженность отношений между РСФСР и Польшей, советское руководство не имело достаточных оснований для того, чтобы ожидать нападения Польши на Советскую Россию в 1922 г. Гораздо большее беспокойство могли вызывать отношения РСФСР с Румынией, т.к. согласно разведсводки ИНО ВЧК от 10 февраля 1922 г., опиравшейся на информацию из зарубежных правительственных кругов, "в румыно-русских взаимоотношениях назревает очень серьезный конфликт", вызванный отказом румынского правительства удовлетворить требования РСФСР о том, "чтобы обе договаривающиеся стороны объявили о своем взаимном нейтралитете. Румыния не могла пойти на это предложение из-за договора с Польшей, и, в случае нападения Красной Армии на последнюю, должна объявить войну Совроссии. Нежелание Румынии дать обещание о нейтралитете и было, главным образом, причиной разрыва между ней и Совроссией". В этом контексте вновь всплыл вопрос о Бессарабии и ее возвращении в состав Советской Украины. Таким образом, обострение советско-румынских отношений провоцировалось опасением, что Красная Армия собирается напасть на Польшу. Врангелевская разведка, в свою очередь, прямо обвиняла советское руководство в провокационных действиях. Так в донесении начальника Константинопольского Информационного пункта Русской армии генерала П. Врангеля генерал-майора Глобачева по результатам разведовательной работы в Советской России от 26 марта 1922 г. говорилось об усилении "самых нелепых слухов, распускаемых в беженской среде советскими агентами. Передаются слухи о том, что 26 марта должен последовать приказ о возглавлении Великим князем Николаем Николаевичем всего белого движения, о предстоящей в связи с этим мобилизации, о возобновлении активных действий белых армий против Советской России… все эти слухи имеют целью создать впечатление, что предстоит возобновление военных действий против Советской России. Муссируемые советскими агентами эти слухи, как достоверные, передаются в Совдепию, где они служат материалом для воинственных речей Троцкого и других коммунистов-империалистов, замышляющих новую военную авантюру и нуждающихся… в доказательствах, что усиление Красной Армии необходимо ввиду предстоящей интервенции".

В западных политических кругах и во врангелевском руководстве еще в начале февраля 1922 г. считали, что "развивая свою агитацию и доказывая, что Антанта вредит России, большевики утверждают, что Советское правительство создает могучую русскую армию, которая могла бы посчитаться с врагами России". На Западе и во врангелевском руководстве знали о якобы состоявшемся в Москве "тайном заседании Главного командования, где обсуждались меры подготовки к будущей войне с Польшей и Румынией, которая якобы должна будет вспыхнуть весной 1922 г.". На основании информации своей агентуры, разведка П. Врангеля сообщала о "решении Советского правительства начать активные военные действия на Польском и Румынском фронтах после окончания распутицы", утверждая, что данные сведения вполне достоверные.

В разведсводке от 13 апреля 1922 г. сообщалось о том, как представляют себе планы и намерения советского правительства и командования Красной Армии на Западе. Там были убеждены, что " главное ядро Красной Армии с большими массами кавалерии сосредоточено в районе Смоленска. Южная группа Красной Армии сосредоточена у Днестра и снабжена с избытком артиллерией. По заявлению представителей Врангеля, Красная Армия, в случае победоносного похода на Польшу, будет продвигаться на Верхнюю Силезию". В разведсводке ИНО сообщалось, что "французский Генеральный штаб только о том и мечтает, чтобы какой-нибудь провокацией вызвать военные действия со стороны России,… чтобы окружить новую войну против России ореолом борьбы за право и справедливость". Однако в информации ИНО ВЧК в то же время отмечалось, что "определенных агрессивных планов Франция не имеет, по крайней мере, до выяснения результатов Генуэзской конференции".

Однако в разведдонесениях и разведсводках ИНО-ВЧК, ни Польша, ни Врангель не проявляли стремления к войне и интервенции к 24 января 1922 г. Что касается интервенционистских намерений П. Врангеля, то слухи о них появились в начале марта 1922 г. Очевидно, они имели под собой и достаточно конкретные основания, т.к. еще в январе 1922 г. началось составление списков личного состава Русской армии, регистрация всех бывших военных чинов белых армий и возможностей русского белого флота. К 10 февраля 1922 г. ИНО ВЧК был проинформирован своей агентурой о дислокации частей Русской армии, переброшенной к началу 1922 г. на Балканы для последующего наступления против Советской России. Было известно, что "высадку войск Врангель предполагает в двух пунктах: в бухте Жуглы на Кавказе, севернее Поти или южнее Новороссийска, где местность наиболее удобная для легкого подъезда и завязывания связи с повстанцами Пржевальского; в Бессарабии по линии Днестра в 60 верстах от Бендер, где в районе Тирасполя существует повстанческая организация профессора Байкова, объединяющая остатки карательной экспедиции, сформированной еще при генерале Шиллинге. Высадке на Кавказе должно будет предшествовать восстание…". В конце апреля 1922 г. ИНО ВЧК стало известно, что в начале марта 1922 г. "вопрос о возобновлении военных действий считался принципиально решенным и подлежал обсуждению…". На совещании в Белграде 5-12 марта 1922 г. в присутствии представителей Франции, Болгарии и Сербии были приняты следующие решения: "военные действия должны начаться по почину Красной Армии. Последняя принуждена будет выступить против Польши и Румынии в том случае, если Генуэзская конференция не даст никаких результатов или если весною в России разовьется широкое повстанческое движение. Боевая готовность должна последовать к концу русской весны и началу лета, т.е. к первой половине мая месяца". Согласно принятому оперативному плану намечалось вторжение в Россию трех групп: "группы Врангеля с Юга, группы войск "Спасения родины" и Западной группы под командою Краснова. Все три группы будут объединены под одним командованием… Наступление предполагается вести в двух главных направлениях - на Петербург и Москву, и на второстепенном на Киев. С Юга операцию должны обеспечивать десанты. Не исключена возможность содействия французского флота как на Черном море, так и на Балтийском. Большая надежда возлагается на военное повстанческое движение".

О высадке десантов врангелевских войск предположительно в Одессе и Новороссийска при поддержке французской эскадры стало известно ИНО ВЧК уже во второй половине марта 1922 г. 25 марта 1922 г. руководство ИНО ВЧК информировало советское руководство о том, что "штаб Врангеля ведет лихорадочную работу по подготовке новой авантюры. Все войска из Турции переброшены в Сербию и Болгарию". В начале апреля 1922 г., на основании сведений, поступивших из Германии, ИНО ВЧК информировало о том, что "Врангель решил во что бы то ни стало начать военные действия, так как очень опасается, что к будущему году они будут немыслимы ввиду все больше и больше возрастающего желания среди беженцев возвратиться обратно в Россию". Сообщалось, что П. Врангель "ведет переговоры с французами о предоставлении ему для военных действий и флота, который находится в настоящий момент в Бизерте", о переброске войск в Бессарабию, поддержке румын, Петлюры и, возможно, даже сербов".

Однако по оценке германской разведки, ставшей доступной ИНО ВЧК, "состояние частей армии Врангеля не такое блестящее, как то принято было считать до настоящего времени… Идея интервенции встречает наибольшее сочувствие в низшем командном составе. Всякая наступательная попытка обречена на неудачу из-за отсутствия необходимых материальных средств и вооружения, а также за неимением оперативного базиса и невозможности создать этапные пункты". Германская разведка считала, что у П. Врангеля "все военные планы сводятся к сохранению армии, чтобы в случае решительного восстания в России двинуться туда".

22 апреля 1922 г. из Берлина поступило сообщение о том, что "весной 1922 г. готовится новое врангелевское наступление на Россию и части пройдут через Восточную Пруссию - Польшу, и он имеет задание начать наблюдать и сосредоточивать всех русских батраков (солдат) в Восточной Пруссии в имениях". Это, в сущности, единственное упоминание о связи планируемого врангелевского наступления на Советскую Россию с боевыми действиями на советско-польской границе. Впрочем, планируемые десантные операции в районе Одессы и Новороссийска, наступление врангелевцев совместно с петлюровцами и румынами из Бессарабии не состоялись. Планам этим не суждено было осуществиться. Удачные для Советской России итоги Генуэзской конференции, русско-германское соглашение в Рапалло, были главными факторами разрушившими планы возобновления войны белых против красных в России. Уже к июню 1922 г. возможное выступление Русской армии связывалось исключительно с восстаниями внутри Советской России.

Все вышесказанное о "военной тревоге" 1922 г., возвращение М. Тухачевского на должность командующего войсками Западного фронта нельзя рассматривать как откровенное политическое "блефование". Учитывая, что Польша сама по себе не испытывала большого желания возобновить боевые действия против РСФСР, следует рассматривать перемещение М. Тухачевского как угрозу начала боевых действий Красной Армии против Польши в случае начала интервенционистских действий врангелевских войск на юге России при поддержке французского флота. Таким образом, перемещение М. Тухачевского на Западный фронт являлось мерой стратегического характера: не обязательно начало войны против Польши, но как угроза наступления Красной Армии под командованием М. Тухачевского на западе.

…В 1922 - 1924 гг. в состав войск Западного фронта входили три стрелковых корпуса: 4-й, 5-й, 16-й; две кавалерийские дивизии - 6-я и 7-я - и 4-я отдельная кавалерийская бригада. Соответственно, в состав 4-го стрелкового корпуса входили 2-я, 5-я и 27-я стрелковые дивизии. В состав 5-го стрелкового корпуса входили 4-я и 8-я стрелковые дивизии. В состав 16-го стрелкового корпуса - 29-я, 33-я и 37-я стрелковые дивизии.

Комсостав Западного фронта, если учитывать только командование и штаб фронта, командиров и начальников штабов корпусов, дивизий, полков, начальников ВВС и артиллерии фронта, а также начальников корпусной артиллерии, в 1922 - марте 1924 гг. насчитывал свыше 320 человек. Из них 63 человека составляли командование и штаб фронта (в том числе 12 руководящих работников разведовательного отдела штаба фронта). За редким исключением, все эти лица были кадровыми офицерами старой армии. Свыше 20 из них офицеры Генштаба старой армии. Остальные имели достаточно большую практику штабной работы в частях и соединениях. По социальному происхождению это в основном были выходцы из дворян, служащих и интеллигенции. Свыше 70 человек являлись начальниками штабов корпусов, дивизий полков, их помощниками и начальниками оперативно-строевых частей соответствующих штабов. За редким исключением (в основном в корпусных штабах) это были кадровые обер-офицеры старой армии без академического образования, лишь некоторые из них окончили Военную академию РККА в 1922 г. В основном это были выходцы из служащих и интеллигенции. Оставшиеся (ок.190 человек) были командирами корпусов, дивизий, полков, начальниками корпусной или дивизионной артиллерии, помощниками указанных командиров. В подавляющем большинстве это младшие офицеры военного времени, по социальному происхождению - служащие, интеллигенция, казаки, крестьяне. Однако среди них встречались и дворяне и даже из старинных фамилий.

Число большевиков в комсоставе Западного фронта было сравнительно невелико. Среди фронтового командования лишь сам М. Тухачевский являлся членом РКП (б). Фронтовой штаб был беспартийным (за исключением руководства Разведовательным отделом штаба). Руководство и состав корпусных штабов (за единичными исключениями), состояло из беспартийных. Большинство командиров дивизий являлись членами РКП (б), однако их штабы оставались беспартийными, как и большинство командиров полков, их помощников и начальников полковых штабов. Не принадлежали к партии и авиационные командиры.

По национальному составу 56% командного состава всех вышеозначенных уровней были великорусами (или таковыми себя считали), 23% - "польско-литовско-белорусского" происхождения, 9% - латыши, 8% - украинцы или "кубанцы" малороссийского происхождения. Кроме того, в комсоставе фронтовых соединений и частей были 4 немца, 4 еврея, 3 эстонца, 2 армянина, 1 грузин. Они вместе составили ок.4%.

Те или иные этно-культурные группы доминировали в отдельных соединениях фронта. Так, в 27-й стрелковой дивизии и отчасти в 5-й преобладали "поляки-литовцы-белорусы". 2-я стрелковая дивизия считалась "белорусской", в 4-м стрелковом корпусе также большинство составляли лица, тех же национальностей.

В 4-й стрелковой дивизии заметную роль играли латыши, хотя в целом в 5-м стрелковом корпусе большинство являлись русскими, впрочем, в его составе могло находится много белорусов и украинцев, считавших себя великорусами.

В кавалерийских соединениях этнокультурный состав в основном был представлен "казаками" - донскими, кубанскими, "иногородными" и украинцами.

Командиры корпусов, дивизий, полков, батальонов, их заместители, разных национальностей, в подавляющем большинстве принадлежали к "золотопогонникам" - младшему офицерству военного времени, которое и оказалось вызванным к жизни 1-ой Мировой и гражданской войнами. Одни из них, вчерашние студенты или гимназисты, выходцы из обеспеченных дворянских, мелкобуржуазных семей, из интеллигенции или служащих, получили офицерский чин, пройдя ускоренный курс подготовки в военных училищах и школах прапорщиков. Другие, из унтер-офицеров и фельдфебелей, были произведены в офицеры за храбрость или по выслуге лет во время войны. В поведении, нравственной и социокультурной ориентации этих офицеров военного времени были общие черты, но и различия, обусловленные их социальным и этнокультурным происхождением. Через войны и через офицерские погоны они оказались приобщенными к традиционной, привычной, скрыто-желанной, хотя и привычно-ненавистной социокультурной атмосфере Российской империи, но им не довелось прочувствовать морально-психологическое удовлетворение от вхождения в эту социальную элиту России - "офицерство". Старая Россия оказалась разрушена революцией. Хотя вполне объяснимое удовлетворение от этого крушения "старого" несправедливого мира, с еще большей несомненностью охватывало все их существо. Невозможность "покрасоваться" в "золотых погонах", обретая последующую легитимность от продвижения по военной службе при "старом режиме", сполна компенсировалась открывшейся широкой возможностью в условиях "революционной войны" достать из своего "солдатского ранца маршальский жезл", и именно он двигал их доблестью и боевой энергией, самоотверженностью, т.к. казался им скоро и обязательно достижимым. Такого рода настрой, усугублялся и обострялся в связи с реформами, начавшимися в Красной Армии. Они были тесно взаимосвязаны с процессом перехода от армии "военного времени" к армии "мирного времени", резким и значительным сокращением армии. В ходе этого реформирования была упразднена и расформирована структура "армии". Теперь фронтовому (или военно-окружному) командованию непосредственно подчинялся командир корпуса. Таким образом было сокращено число командных звеньев в дивизии. Была упразднена структура "бригады". Командующие армиями превращались в командиров корпусов, а командиры бригад переводились в категорию командиров полков, командиры же полков становились командирами батальонов. Многих охватывало разочарование, окончание войны, в такой ситуации, казалось, приводило к крушению военной карьеры.

Примечательны в этом отношении рассуждения Ю. Саблина, прапорщика военного времени. "В царской армии я мог дослужиться до высокого офицерского звания. А теперь, что меня ждет?". А ведь Ю. Саблин был одним из творцов Октябрьской революции, сначала видный член партии левых эсеров, затем член РКП (б) (см. Качелина).

А вот другой прапорщик военного времени - вспоминал один из сослуживцев о В. Путна. - Он не сразу стал строевым начальников. Оказавшись в Красной Армии, бывший прапорщик и бывший художник сначала некоторое время был военным комиссаром". "Передо мной открытое юное лицо политического комиссара бригады. - Писатель А. Серафимович дает нам такой портрет, - Чистый открыты лоб, волнистые светлые, назад, волосы, и молодость, смеющаяся, безудержная молодость брызжет из голубых, радостных глаз, из молодого рдеющего румянца, от всей крепкой фигуры, затянутой в шинель и перетянутой ремнями, от револьвера и сабли". Сам В. Путна в беседе с писателем дополняет штрихи к своему образу прапорщика военного времени. "Политком должен на такой недосягаемой высоте стоять, и - твердость, ни малейшей уступки, - делился он своими представлениями о нравственных качествах военного комиссара. - Уступил - все пропало! И это не во внешних отношениях. Тут с ним и шутишь, и балуешься, а как только к делу, политком для них - бог, на высоте. И чтоб ни одного пятнышка! Другой может устать, политком - нет. Другой захочет выпить, ну душу хоть немного отвести, это же естественно, политком - нет. Другой поухаживает за женщиной, политком - нет. Другой должен поспать шесть-семь часов в сутки, политком бодрствует двадцать четыре часа в сутки. И в этом сила. А в красноармейских массах - признание правоты всего этого. И от этого та глубокая почва, на которой вырастают побеги железной дисциплины".

Затем В. Путна дополняет рассказ о себе: "Я литвин, мой отец крестьянин. Знаете, у нас народ такой неподатливый, упорный, но твердый. Вот и у отца бедность тяжелая, но он, молча и упорно, пробивал жизнь железным трудом". Я смотрю на него: белолицый, под ушами бачки. Молодой, а фигура железная, видно - крестьянский сын, но движения руки - интеллигента" - заметил Серафимович (см.).

В своем дневнике писатель И. Бабель записывает: "Начдив Тимошенко в штабе - Колоритная фигура. Колосс, красные полукожаные штаны, красная фуражка, строен, из взводных, был пулеметчиком, артиллерийский прапорщик в прошлом. Легендарные рассказы".

"Тупое, страшное лицо, крепкая сбитая фигура…, - такое впечатление произвел на И. Бабеля другой офицер военного времени. - Апанасенко - жаден к славе, вот он новый класс… организатор отрядов, просто против офицерства, 4 Георгия, службист, унтер-офицер, прапорщик при Керенском, председатель полкового комитета, срывал погоны у офицеров…, непререкаемый авторитет, профессионал военный... Ненависть Апанасенки к богатым, к интеллигентам, неугасимая ненависть" (см. Бабеля).

…К концу гражданской войны острота "красно-белого" противостояния в значительной мере притупилась. Причин тому было слишком много, в частности, и возрождение патриотических настроений в обстановке советско-польской войны среди "красных командиров", включение в комсостав РККА многих бывших офицеров и командиров "белых армий". Среди командиров Западного фронта на разных уровнях также встречались лица, ранее служившие в "белых армиях". Даже начальник ВВС фронта С. Корф до начала 1920 г. служил в армии адмирала А. Колчака. Некоторые имели родных братьев, служивших в "белых армиях" и оказавшихся в эмиграции (братья А. Виноградова, В. Дьякова, Ю. Навроцкого и др.). Бывший полковник старой армии и командир дивизии с Красной Армии В.И. Солодухин на вопрос об отношении комсостава РККА к возвращению офицеров из эмиграции в Россию дал весьма примечательный ответ: "Новый коммунистический состав отнесся бы хорошо, но старый офицерский состав - явно враждебно". Он объяснял это тем, "что оценивая эмиграцию высоко с точки зрения умственной и зная, что в Красной Армии даже бывший белогвардеец может хорошо пойти, боялись бы его ранее всего как конкурента, а кроме того, …в каждом переходящем они видели бы прямого предателя…" (см. ГАРФ. Ф. 5853). Скрытое уважение к более высоким профессиональным качествам "белого" командного состава проявляли и "вожди Красной Армии" М. Тухачевский и С. Буденный. В одной из своих статей начала 20-х годов, как бы "кстати", М. Тухачевский выразил свое, не лишенное некоторого скрытого восхищения, отношение к белому офицерству: "Белогвардейщина предполагает людей энергичных, предприимчивых, мужественных…" (см. Тухачевского). Приехавшие из Советской России в 1922 г. сообщали о "заявлении Буденного, который познакомился со Слащевым, а остальных белых вождей не ругает, а считает себе равными". Все это порождало весьма странное впечатление от командиров Красной Армии. "Красная Армия - что редиска: снаружи она красная, а внутри - белая", иронизировали с надеждой в белом русском зарубежье (см. ГАРФ. Ф. 5853).

По оценкам ответственных работников Политуправления фронта "командный состав в полках, штабах бригад и дивизий в большинстве своем политически малограмотен, несмотря на интеллигентность". Речь идет о старшем и высшем командном составе и работниках штабов, т.е., бывших офицерах часто с академическим образованием. В качестве примера указывалось, что "в штабе одной из бригад нашего фронта был опрошен весь комсостав, и выяснилось, что ни один из них не читал конституции РСФСР. Все они были с законченным средним образованием, один - с высшим, все служащие в Красной Армии с 1918 г. В их числе были комбриг и наштабриг. В трех полках той же бригады почти все комбаты имели очень смутное представление о сущности советской власти". Политработник обратил внимание на полнейшее политическое равнодушие и безразличие командиров. "Нашелся комроты (бывший офицер, до службы учащийся), прослуживший в свое время у Колчака. На вопрос о разнице между белой и Красной Армией ответил, что белые носят погоны, а красные - нарукавные знаки. Представитель Политуправления фронта возмущался тем, что " в политических беседах политруков с красноармейцами эта группа комсостава почти никогда не бывает, в политпросветработе участия не принимает. В лучшем случае можно видеть их участвующими в постановке спектакля" (см. Литке). Вся атмосфера повседневности, военного быта пронизана равнодушием к политике, идеологической пропаганде. Подобная профессиональная аполитичность характерна была и для многих кадровых офицеров, оказавшихся добровольно или по мобилизации в составе РККА. Командовавший в 1922-1924 гг. 3-м стрелковым корпусом, до Октября 1917-го "подполковник Грушецкий считался в полку отличным стрелком и хорошим гимнастом. Он был вежлив с солдатами, и те относились к нему неплохо. В то же время Грушецкий мало интересовался делами батальона и большую часть времени проводил за карточным столом", - вспоминал А. Черепанов. "Но и партийные комполки, комбриги и начдивы немногим выделяются в лучшую сторону от беспартийных, - с горечью и тревогой констатировал неравнодушный политработник. - Пренебрежение к политработе, незнание ее, специфический военный дух свойственны всему комсоставу".

На Западном фронте было много командиров, исключенных из партии. Среди них - даже один прославленный герой гражданской войны, командир 4-го стрелкового корпуса А. Павлов. Представитель Политуправления с сожалением наблюдал за постепенным возрождением дореволюционных военно-бытовых привычек и традиций. "Очень часто, - обращал он внимание на некоторые факты такого рода, - можно слышать с удовольствием рассказываемые истории о "цуке" в военных училищах, о разных дикостях царской армии. Многие командиры Красной Армии упорно делят себя на "павлонов", "александронов", "алексеевцев" и т.д., смотря по училищу, какое пришлось кончить. Даже канты гвардейских полков нашиваются еще на гимнастерки…" (см. Черепанова). Фактически, уже с 1922-1923 гг. восстанавливаются и действуют училищные и "полковые землячества", группировавшиеся вокруг "полковых музеев", где главной реликвией являлись сохраненные полковые знамена полков дореволюционной русской армии. Особенно это характерно было для бывших офицеров императорской гвардии, особенно в Петрограде. Здесь в форме полковых землячеств, восстанавливаются гвардейские "Преображенский", "Семеновский", "Измайловский", "Егерский", "Финляндский", "Московский" полки. В скором времени эти "группировки" оказывались в сфере внимания, наблюдения ОГПУ, а в 1930-1931 гг. подверглись арестам, судебному разбирательству и репрессиям как "контрреволюционные организации". Впрочем, в Украинском военном округе и на Западном фронте также было достаточно много бывших офицеров гвардии.

Штабные документы Западного фронта 1922-1923 гг. свидетельствуют также о бытовом и "служебном" антисемитизме в командном и политическом составе фронтовых управлений, среди членов партии. "В Смоленске погромные настроения против коммунистов и евреев…", - сообщал информацию из Советской России А. Гучков. "В Смоленске, вокруг Тухачевского группируется часть спецов и недовольных наличием жидов в армии…", - записал в своем дневнике генерал А.Фон Лампе.

О широком распространении антисемитизма в эти годы во всех слоях общества и в разных регионах, в том числе в Смоленской губернии, в Белоруссии, поступала информация в ОГПУ через его агентуру. Сообщалось о существовании организации "Ордена русских фашистов", ликвидированной в октябре 1923 г. Поступала информация о "контрреволюционной организации" "белогвардейской интеллигенции" из числа воспитанников 1-го Московского кадетского корпуса. "Почти все 12 обвиняемых, проходивших по данному делу, - зафиксировано в справке ИНФО ОГПУ, - сами заявляют, что они видят засилье евреев и признают, что государственная власть находится в руках последних. С целью борьбы с еврейским засильем они и пытались создать организацию". Обращая внимание на "Орден русских фашистов" и группировку выпускников 1-го Московского кадетского корпуса, в ИНФО ОГПУ подытоживали: "Последние два факта говорят за то, что антисемитское настроение не только широко прививается другим, но и выливается в определенную форму контрреволюционных организаций и группировок" (см. РГВА. Ф. 104. Ф. 33987; ГАРФ. Ф. 5853). Антиеврейские настроения в этот период стали характерной особенностью социокультурных обыденных настроений. "Евреи всюду, - пишет в дневнике Г.А. Князев. - Неужели эта диктатура пролетариата превратилась в диктатуру евреев... Среди самых коммунистов зреет страшное недовольство. Некоторые и вышли бы из партии, если бы это было возможно... Все высшие должностные лица - евреи, все низшие - русские". В 1922 г. те же эмоции вновь выплескиваются на страницы дневника: "Все бы ничего. Со многим можно примириться, - говорил сегодня мне один знакомый, - но евреи нами правят, вот что нестерпимо обидно. Всюду евреи. И, действительно, везде и всюду евреи". И вновь возвращение к тому же вопросу: "Ненависть к евреям у русских людей перешла всякие границы. Только "страх возмездия" и удерживает от самых крайних действий. Многие мечтают о "ВЭП" (Всероссийском еврейском погроме). Даже Горький не выдержал и предупреждал еврейского писателя о том, какие последствия могут быть для евреев от такого вмешательства в русскую жизнь. У нас, у многих такое чувство, что мы под властью завоевателя. Подчиняемся, но до поры до времени. Унижаемся, но в кармане кулаки от злости сжимаем… Интересно, что головные уборы (шляпы) красноармейцев зовут в просторечьи "синагогами" (см. Князева).

…М. Тухачевскому, как командующему фронтом, "ставили на вид" в приказе, что на Западном фронте "процветает самый отвратительный пережиток офицерщины - дуэли". Они случались часто в Петрограде, Москве. По некоторым сведениям даже в 1925 г. произошло 90 дуэлей и 60 из них со смертельным исходом, несмотря на введенное наказание - до 6 лет лишения свободы (см. Воспоминания Норд).

…Поддерживалась и такая вековечная офицерская "традиция" как - пьянство. Оно было распространено и среди белых, и среди красных командиров, несмотря на то, что это считалось весьма серьезным нарушением норм нравственности и партийной этики и за него сурово наказывали даже известных "революционных генералов" - членов партии вплоть до исключения из ее рядов.

"…Т. Серго! - обращался в начале 1920 г. В. Ленин к Г. Орджоникидзе по поводу разгульного образа жизни последнего, который они вели вместе с командармом-14 И. Уборевичем. - Получил сообщение, что Вы + командарм-14 пьянствовали и гуляли с бабами неделю… Скандал и позор! А я-то Вас направо-налево всем нахваливал!! и Троцкому доложено…

Ответьте тотчас:

Кто Вам дал вино?

Давно ли в РВС 14 у вас пьянство?

С кем еще пили и гуляли?

- Тоже - бабы?

Можете по совести обещать прекратить или (если не можете) куда Вас перевести? Ибо позволить Вам пить мы не можем.

Командарм 14 - пьяница? Неисправим? Ответьте тотчас…" (см. В.И.Ленин. Неизвестные документы. 1891-1922. М., 1999. С. 317).

…В августе 1922 г. Ф. Дзержинский докладывал в ЦК РКП (б) о пьянстве и крупной картежной игре Главкома С. Каменева, заместителя Председателя РВСР Э. Склянского, С. Коссиора и Н. Подвойского (см. Шульгина).

…Пьянство было бичом и комсостава Западного фронта, В ЦКК поступала в связи с этим информация о М. Тухачевском, командирах корпусов А. Павлове, П. Дыбенко. "Выпивка, хотя бы по случаю Нового Года, да еще грубость…рассматривались как очень серьезные проступки, - вспоминал один из начдивов тех лет. - Коммунисты видели в этом склонность к излишествам, особенно недопустимую в тяжелое время". Л. Норд вспоминала: "…Тухачевский… в тот день часто чокался с любившим выпить Фрунзе…" (см. Софронова, Норд).

"Ностальгия" по дореволюционному офицерскому быту находила свое выражение в стремлении к "буржуазным" ценностям жизни. Командующий Западным фронтом М. Тухачевский возвратил себе бывшее отцовское имение в Смоленской губернии, где поселил свою родню (мать с сестрами).

…"Амурными подвигами" на "женском фронте" прославлен был не один М. Тухачевский, но и его подчиненные. При этом "красные командиры", как правило, в этом деле не обращали внимание на "классовую принадлежность" объекта ухаживания. Вот в связи с этим характерная реакция полковой парторганизации. В 1924 г. "ячейка одного кавполка вынесла следующее постановление: "Заслушав доклад о коммунистической этике и классовой морали, постановили считать необходимым для каждого коммуниста жениться исключительно на коммунистке, все остальные связи признать неэтичными... Воздержаться всем членам ячейки от половых сношений в течение двух лет для того, чтобы показать пример не на словах, а на деле беспартийным массам".

Взяточничество и воровство были распространенными должностными пороками в частях и соединениях Западного фронта. Особенно эти случаи были часты в 4-м стрелковом корпусе, 2-й, 5-й, 8-й стрелковых дивизиях, в 7-й кавалерийской дивизии (см. Красная звезда, 1924. № 188). Так, по обвинению в хищении казенного имущества было заведено "дело" на командира 7-й кавалерийской дивизии прославленного Г. Гая. Однако, вмешался командующий фронтом М. Тухачевский, и "дело" было закрыто.

…В ходе гражданской войны принцип формирования военной элиты как в Красной Армии, так и в армиях белых, был в общем один и тот же - "дружинный". Отдельные воинские части и соединения либо с момента зарождения, либо в ходе боевых действий, особенно победоносных, превращались в относительно независимые боевые единицы. Появление последних связано с их успехом на полях сражений, а сам успех оказывался чаще всего результатом способностей, умения, "боевого счастья" командиров-героев. Таковыми были, в частности, 24-я Железная стрелковая дивизия, 25-я Чапаевская стрелковая дивизия, 8-я Червоноказачья кавалерийская дивизия, кавалерийская бригада Г. Котовского, 1-я Конная армия, 45-я стрелковая дивизия, 44-я стрелковая дивизия, 27-я стрелковая дивизия и др. Эти "дружины" либо были сформированы "вождями-демиургами", либо обретали "вождей" в ходе боевых действий. Такие "вожди" "дружин" и составляли группу военных лидеров в период войны и в первые послевоенные годы "ожидания войны". Обстановка продолжающейся войны или настороженного ожидания ее возобновления или продолжения поддерживали почву для сохранения такой системы формирования военной элиты.

Структура военной элиты скреплялась на следующих принципах: командир дивизии или отдельной бригады был более непосредственно связан с комсоставом, который, в свою очередь, непосредственно руководил войсками на поле сражения. Его авторитет, таким образом, определялся отношением к нему командиров на уровне ротных, батальонных, полковых. Он держался до тех пор, пока его признавали своим "вождем" снизу. Авторитет командиров выше начальника дивизии (командующий армией, командующий фронтом) складывался из его репутации в Красной Армии в целом и в стране и благодаря поддержке "снизу" со стороны командиров дивизий. Армейская репутация "вождя" была во многом обусловлена тем, как много командиров дивизий было выдвинуто им из нижестоящих командиров. Такие "креатуры", выдвинутые вполне заслуженно, обретали авторитет в войсках и несли в военную массу "легенду" вождя. Молва, в такой обстановке, вполне могла соперничать с официальной пропагандой, тем более в обществе, где большинство населения было неграмотным. В такой обстановке возникала как стихийная "легенда", так и создаваемая целенаправленно и преднамеренно. Это делали как официальная пропаганда, так и определенные социальные группы, что весьма характерно в обстановке социального противоборства. Слава и репутация "вождя" - всегда "легенда". "Они неразрывно связаны с солдатами, армия их любит, верит им и в этом их сила", вспоминая именно о М. Тухачевском, - писал князь Ф. Касаткин-Ростовский. В связи с вышесказанным интересны рассуждения сотрудника ГПУ, относящиеся к началу 20-х гг.

"…Когда, в связи с эвакуацией Врангелевской армии, исчезла ближайшая опасность для Советской власти, - писал он в секретном документе, - осталась другая опасность - сама Красная Армия, которую необходимо было перевести на мирное положение, т.е. иначе говоря, отнять у каждого красноармейца привилегию распоряжаться чужим имуществом как своим собственным. После долгих усилий, когда борьба с Красной Армией приняла характер открытых сражений, Советской власти удалось временно устранить препятствие к полному повиновению Красной Армии, недовольной прекращением "военного времени" и начавшей форменную войну с той же Советской властью, как например, армия Буденного, Червонное казачество, Богунская, Таращанская бригады и т.д.". Сюда можно добавить 27-ю стрелковую дивизию, войска Западного фронта, кавалерийскую бригаду, а затем и конный корпус Г. Котовского. Автор цитированной записки весьма выразительно писал о "новом привилегированном сословии" - Красной Армии, начавшей бунтовать в связи с прекращением возможности легкого обогащения, лишившемуся своих советских привилегий" (см. ГПУ. Бюджет и смета ГПУ, Разведывательного управления Реввоенсовета СССР и секретно-оперативной части Коминтерна. Предисловие // ВЧК-ГПУ. Документы и материалы. М., 1995. С. 230).

Задача власти состояла в том, чтобы, во-первых, оторвать популярных, "своих" командиров от их войск; во-вторых, постепенно, раскассировать спаянные общей боевой судьбой и скрепленные совместно пролитой кровью воинские части и соединения, что позволило бы ликвидировать "самостийный" принцип формирования военной элиты. Необходимо было ввести номенклатурный принцип формирования военной элиты.

…Изучение штабных документов Западного фронта позволяет составить определенные представление о командном составе соединений и частей фронта и его военной элите с лета 1922 г. и до апреля 1924 г. Речь идет о фронтовом командовании, о командирах, помощниках командиров и начальниках штабов корпусов, дивизий и полков. Это всего 60 штатных должностей. За этот период смена лиц, занимавших указанные должности, происходила 186 раз (см. РГВА. Ф. 104). Это значит, что в среднем на каждой из отмеченных выше должностей трижды произошла замена, то есть, с июля 1922 по март 1924 г. (включительно) находившийся в одной из указанных должностей офицер пробыл 6-7 месяцев. При этом командование корпусами за этот период времени не менялось. Перемещения комсостава, в основном, происходили на дивизионном и полковом уровнях, где офицеры менялись в среднем 3-4 раза. Срок их пребывания в должности оказывался более коротким: 5-6 месяцев. В этом отношении особое внимание привлекает 4-й стрелковый корпус и входившие в него дивизии и полки. Это было самое сильное боевое соединение Западного фронта, с лучшими дивизиями: 2-й, 5-й и 27-й. Здесь наблюдалось за указанный период времени 100 перемещений командиров, их помощников и начальников штабов (особенно в 5-й и 27-й стрелковых дивизиях). В перемещениях указанной группы комсостава в целом по фронту принимали участие 120 "офицеров", а в масштабе соединений и частей 4-го стрелкового корпуса - 76. Это значит, что в движении комсостава принимала участие ограниченная группа командиров из числа тех, что занимали вышеуказанные должности в пределах фронтовых соединений и частей. Примечательно, что из их числа 20% всех перемещений приходится на 8 командиров, перемещавшихся с должности на должность по 5-6 раз. Больше половины из них - ветераны 27-й стрелковой дивизии: Р. Сокк, В. Мозолевский, Христович, И. Хабаров (см. РГВА. Оп. 5). Около 40% перемещений осуществлялось за счет 17 командиров. Приток командиров "извне" был минимальным. Это движение обнаруживает определенную "неустойчивость" и "нервозность". Командиры, занимавшие свои должности по 5-6 месяцев, не успевали адаптироваться к своим соединениям и частям. Это, помимо прочего, может свидетельствовать об определенном недоверии руководства в Москве к командирам указанных уровней на Западном фронте. Опасались "привыкания" командиров к своим частям. Это вызывало беспокойство за их "покорность".

Многие командиры были старыми боевыми соратниками М. Тухачевского в 1918-1921 гг. Это Г. Гай, А. Павлов, В. Путна, П. Шарангович, А. Колесинский, Г. Хаханьяном, К. Нейман, Я. Лацис. Давней дружбой были связаны Г. Гай и Э. Вилумсон. Таким образом, из десяти войсковых соединений Западного фронта командиры шести были лично преданы командующему фронтом.

Итак, командиры двух стрелковых корпусов из трех, входивших в состав Западного фронта (4-го и 16-го) являлись "ветеранами" 27-й стрелковой дивизии, ее бывшие командиры: А. Павлов и И. Блажевич. Начальником штаба 16-го стрелкового корпуса с сентября 1922 г. стал бывший бессменный начальник штаба 27-й стрелковой дивизии П. Шарангович. Командирами двух из трех стрелковых дивизий, входивших в состав 4-го стрелкового корпуса (5-й и 27-й) были также "ветераны" этой дивизии: К. Нейман и В. Путна (его потом сменили тоже "ветераны" дивизии В. Мозолевский и Г. Хаханьян). Во второй половине 1922 г. командирами двух из трех стрелковых полков 5-й стрелковой дивизии оказались также ветераны 27-й, переведенные из состава последней на должности полковых командиров 5-й: Р.Сокк (командиром 15-го стрелкового полка) и А.Зайцев (командиром 14-го стрелкового полка). Таким образом, имеются все основания утверждать, что 27-я стрелковая дивизия, фактически оказалась "развернутой" по своему комсоставу на два стрелковых корпуса (из трех), оказываясь тем самым не только ядром, но и "плотью" войск Западного фронта.

Всего 29 командиров. С января 1922 по март 1923 г. 19 из 23 командиров, осуществлявших дивизионное и полковое руководство (на 13-ти должностях), являлись "ветеранами" дивизии (83% ее командного состава указанного уровня). К сентябрю 1923 г. в командовании дивизией и ее полками 9 из 13 командиров были "ветеранами" дивизии (ок. 70% ее командного состава данного уровня). К январю 1924 г. в командовании дивизией и ее полками 6 из 13 командиров были "ветеранами" дивизии (ок. 45% ее командного состава). Наконец, к апрелю 1924 г. в командовании дивизией и ее полками 5 из 12 командиров были "ветеранами" дивизии (ок. 45% ее командного состава).

Таким образом, "вымывание" из дивизионного и полкового руководства 27-й стрелковой дивизии ее "ветеранов" в основном происходило с марта 1923 г. до января 1924 г.

В полковом командовании уже к февралю 1923 г. лишь 50% командиров принадлежала к "ветеранам дивизии. "Чистка" была осуществлена в основном с октября 1922 г. по январь 1923 г.

Во главе 27-й стрелковой дивизии к началу 1922 г. по-прежнему оставался начдивом В. Путна, помощником начдива В. Мозолевский, начальником штаба П. Шарангович, помощником начальника штаба А. Колесинский, начальником оперативной части Б. Петрусевич. За исключением Б. Петрусевича, остальные (т.е. почти все 100%) перечисленных командиров занимали свои должности с 1919-1920 гг. А. Павлов, В. Путна, П. Шарангович, Г. Хаханьян, А. Колесинский, К. Нейман являлись "креатурами" М. Тухачевского, выдвигавшего их на командные должности в дивизии и других соединениях 5-й армии и Западного фронта. Все вышеназванные командиры были бывшими офицерами (в основном военного времени) в чинах от прапорщика до штабс-капитана. Из 14 перечисленных выше командиров, лишь 2 были членами большевистской партии, остальные - беспартийные.

Командиры В. Путна, В. Мозолевский, П. Шарангович, А. Колесинский, Б. Петрусевич, Г. Христович, М. Малицкий, а также бывшие командиры А. Павлов и И. Блажевич - польско-литовско-белорусского происхождения. В социальном отношении их также отличала однородность: это были представители разночинной интеллигенции мещанско-крестьянского происхождения. В. Путна, получил образование в коммерческом и реальном училищах; П. Шарангович, прежде чем стать кадровым офицером, получил профессию учителя. Сельским белорусским учителем и агрономом был до службы в армии А. Павлов. А. Колесинский получил военное образование и офицерский чин, окончив к этому времени юридический факультет Петербургского и Дерптского университетов.

Все они были младшими офицерами - от прапорщика до поручика, получили свои погоны в период 1-й мировой войны. Это важно. Чувствительность к золотым офицерским погонам в сочетании с совершенно очевидным вкусом к войне, проявившемся у этих людей в ходе гражданской войны, свидетельствуют об отсутствии у них равнодушия к военной карьере, в наличии в душе у каждого из них своеобразного "бонапартистского подсознания". Не все они были членами РКП (б). Если таковыми являлись В. Путна и Б. Петрусевич, то П. Шарангович, В. Мозолевский, А. Колесинский оставались беспартийными военными специалистами. Это был тот костяк дивизии, который превратил ее в органичное целое. Служебные отношения в ней уже давно сцементировались отношениями личной дружбы, определенной "дивизионной ментальности". Они были частями единого организма, поведение которого предопределяло поведение каждой его части, каждого из вышеперечисленных людей. При этом следует отметить, что 27-я стрелковая дивизия, подобно 1-й Конной армии, Червонноказачьему корпусу, бригаде Котовского, 44-й и 45-й стрелковым дивизиям и некоторым другим частям и соединениям Красной Армии, была одним из самых боеспособных и надежных соединений РККА и Советской России. Ей, как и вышеперечисленным соединениям, присущ был своеобразный "дружинный дух", определенные "самостийные" настроения. Достаточно сильное чувство "корпоротивного единства" пронизывало весь комсостав дивизии и ее полков. Все командиры были выходцами из ее рядов, они назначались на должности в соответствии с их авторитетом и репутацией в личном составе дивизии. Это была "дивизионная семья", спаянная общей боевой славой, подвигами и совместно пролитой кровью. 27-я стрелковая дивизия особенно прославилась в боях на Восточном фронте в составе 5-й армии М. Тухачевского, являясь боевым "ядром" последней. Она прославилась на Западном фронте, вновь под командованием М. Тухачевского. Он выбрал ее как самое надежное и боевое соединение для проведения Кронштадтской операции. Это было "его соединение", это была "его гвардия".

Учитывая все вышесказанное, можно обозначить своеобразную "элитарную группу", находившуюся в подчиненном отношении к М. Тухачевскому и составлявшую одну из его опорных возможностей военно-политического характера. Это "элитарная группа" концентрировалась вокруг командира 4-го стрелкового корпуса А. Павлова. В нее входили "ветераны" 27-й стрелковой дивизии, "креатуры" М. Тухачевского и А. Павлова.

Эта "элитарная группа" являлась связующим звеном между войсками и "элитарным ядром" фронта, сложившимся вокруг М. Тухачевского из верхнего слоя высшего комсостава фронта.

В высший комсостав фронта в 1922-1924 гг. входили: Тухачевский М.Н. - командующий фронтом; Чернавин В.В. - помощник командующего фронтом (28.7.1922-5.1924); Уборевич И.П. - помощник командующего фронтом (12.11.1923-1.2.1924); Корк А.И. - помощник командующего фронтом (13.12.1923-6.4.1924); Дыбенко П.Е. - командир 5-го стрелкового корпуса (30.10.1922-5.1924). Фабрициус Я.Я. - командир 2-йстрелковой дивизии (3.1923-4.10.1923); Лацис Я.Я. - командир 4-й стрелковой дивизии (24.3.1922-27.9.1923); Гай Г.Д. - командир 7-й кавалерийской дивизии (6.6.1923-1924) и другие. Всего 60 человек, так называемые "генералы". Из них 51 являлись бывшими офицерами старой армии, в том числе: 11 - кадровые офицеры Генштаба (19% всех "генералов" и 23% бывших офицеров); 10 - кадровые обер-офицеры (2 "причислены" к Генштабу). Они составляли св.18% всех "генералов" и ок.23% бывших офицеров; 2 - получили академическое образование в 1922 г. (ок.3,5% всех "генералов" и 4,5% бывших офицеров); 28 - офицеров военного времени (1 "причислен" к Генштабу). Они составили св. 48% всех "генералов" и 51% всех бывших офицеров.

30 из 35 "генералов", занимавших в первой половине 1922 г. командные должности, являлись бывшими офицерами. В том числе: 6 - кадровые офицеры Генштаба старой армии (17% всех "генералов" и 20% бывших офицеров); 8 - кадровые обер-офицеры (2 "причислены" к Генштабу). Они составляли 23% всех "генералов" и ок.27% бывших офицеров; 16 - офицеры военного времени (2 также окончили Академию в 1922 г.). Они составляли 46% всех "генералов" и ок. 54% бывших офицеров.

Из 32 "генералов" (из 36-ти), к марту 1923 г. входивших в высший комсостав Западного фронта: 10 - кадровые офицеры Генштаба старой армии (ок. 23% всех "генералов" и 27% бывших офицеров); 15 - кадровые обер-офицеры (2 "причислены" к Генштабу). Они составляли 35% всех "генералов" и 41% бывших офицеров; 7 - офицеров военного времени (ок. 20% "генералов" и ок. 23% бывших офицеров). Таким образом, вместе бывшие кадровые офицеры, получившие нормальное военное образование составляли среди "генералов" Западного фронта 58% и 68% бывших офицеров.

К сентябрю 1923 г. в высшем комсоставе Западного фронта из 26 "генералов" (всего 29) было: 5 - кадровых офицеров Генштаба старой армии (св.17% "генералов" и ок.20% бывших офицеров); 13 - кадровых обер-офицеров старой армии (2 "причислены" к Генштабу). Они составляли 48% всех "генералов" и 50% бывших офицеров; 8 - офицеров военного времени (27,5% всех "генералов" и 32% бывших офицеров).

К январю 1924 г. в высшем комсоставе Западного фронта из 33 "генералов" (всего 36) было: 5 - кадровых офицеров Генштаба старой армии (14% всех "генералов" и св.15% бывших офицеров); 15 - кадровых обер-офицеров старой армии (2 "причислены" к Генштабу). Они составляли 42% всех "генералов" и 46% бывших офицеров; 13 - офицеров военного времени (1 "причислен" к Генштабу). Они составляли 36% "генералов" и 38% бывших офицеров.

Проведенный статистический анализ указывает не только на соотношения тех или иных категорий лиц в высшем комсоставе Западного фронта, но и свидетельствует о динамике этого соотношения. Когда М. Тухачевский вступил в командование фронтом, в первой половине 1922 г., кадровые "генштабисты" старой армии, "элита", составляли в "генералитете" Западного фронта 17-20%. Их число заметно возросло к марту 1923 г. - до 23-27%. С этого времени началось резкое их сокращение до 14-15% в январе 1924 г. Это тем более характерно, что в марте 1923 г. и в январе 1924 г. численность высшего комсостава фронта практически одна и та же (соответственно: 36-32 и 36-33).

В то же время весьма примечательна динамика изменения % офицеров военного времени в высшем комсоставе Западного фронта: с 46-54% в первой половине 1922 г. их доля в высшем комсоставе фронта сокращается в марте 1923 г. до 20-23%. Затем, к январю 1924 г. она вновь возрастает до 36-38%. Из них: 20 великорусов (в том числе 2 из обрусевших немецких фамилий); 8 украинцев; 20 - из польско-литовско-белорусской этно-культурной группы; 10 - латышей; 2 эстонца. Вместе с латышами и эстонцами они составляли свыше 50% всего высшего комсостава Западного фронта. Поэтому настроения и менталитет этой части высшего комсостава, в конечном счете, должны были, если не определять, то влиять на военно-политическую ориентацию руководства фронта.

Перемещения высшего комсостава на протяжении 1922 г. были обусловлены оперативно-тактическими нуждами в обстановке ожидаемой войны. Они не вызывают особого политического интереса. А вот начиная с декабря 1922 г. эти перемещения вызваны, скорее всего, военно-политическими причинами. Случаи замены высшего комсостава с декабря 1922 до декабря 1923 г. составляют ок.75 % всех должностных перемещений. Иными словами, динамика должностных перемещений высшего комсостава Западного фронта, начиная с конца 1922 г. и до конца 1923-го резко возрастает, увеличиваясь с 25 до 75%. Она не была вызвана оперативно-тактическими интересами фронта.

41 "генерал" из указанного числа находился в высшем комсоставе Западного фронта с 1922 по 1924 гг., принимая участие во "внутренних" кадровых перестановках. Из них 8 занимали свои должности "временно" (соответственно - св. 80% и менее 20%). 20 высших офицеров были "привлечены" извне для замены тех или иных высших начальников Западного фронта. 7 из них занимали свои должности "временно". (ок. 68% и ок. 32%). Таким образом, среди лиц, привлеченных для замены высшего комсостава Западного фронта "извне", третья часть использовались временно. В целом же, ок. 25 % "генералов" занимали свои должности "временно" и, следовательно, "временно" входили в высший командный состав Западного фронта, в состав руководства фронта и его боевых соединений. Это значит, что лишь 75% указанных выше лиц являлись полноправными членами этой своеобразной "корпоративной группы". Лишь 75 % "генералов" чувствовали себя уверенно и были готовы к принятию более или менее самостоятельных, независимых решений.

С марта по август 1923 г. обнаруживается некоторую "нервозность" в кадровых перестановках высшего комсостава фронта. Она резко возрастает в конце 1923 - начале 1924 гг.: уже 33% "генералов" оказываются на своих должностях "временно", что способствовало росту "неустойчивости" командования фронтом и "парализовало" активность значительной части высшего комсостава, снижало "потенциал авантюризма" и самостоятельности в принятии военно-политических решений.

В "элитарное ядро", управлявшее главной "боевой" территориальной структурой РККА в 1922 - 1924 гг. - Западным фронтом, входили 10 человек. Среди них М.Н. Тухачевский (командующий фронтом), его помощники В.В. Чернавин, И.П Уборевич, А.И. Корк, А.Н. Виноградов (для особых поручений при командующем фронтом), С.А. Меженинов - начальник штаба фронта и др.

Особое место в составе "элитарного ядра" фронта занимал А. Виноградов. Еще во время "польской кампании" М. Тухачевского А. Виноградов часто исполнял обязанности начальника штаба фронта. Таким образом, он уже тогда стал одним из самых ближайших сотрудников "красного Бонапарта". Последний доверял А. Виноградову, пожалуй, более чем другим своим сотрудникам, и он выполнял по сути дела функции еще одного помощника командующего фронтом.

Это "элитарное ядро" имело свои особенности. Оно было "неустойчиво" по своему составу. В 1922-феврале 1923 гг. оно включало 10 "постоянных" членов. С февраля до апреля 1923 г. в его составе произошли изменения: происходили временные замены отдельных лиц в составе "ядра" (например, временно был отстранен от командования М. Тухачевский). Появился один "временный" человек - А. Кеппен. С марта 1923 г. и до января 1924 г. в составе насчитывалось до 12 человек.

Оно состояло из лиц разной этно-культурной принадлежности: великорусов (в их числе 2 обрусевших немца - А. Кеппен и С. Корф), 1 обрусевший поляк (В. Садлуцкий) и обрусевший грузин (С. Бежанов-Сакварелидзе); все они считали себя великорусами; 3 поляка-литовца (И. Уборевич, С. Будкевич и Б. Петрусевич), 2 эстонца (А. Кук и А. Корк) и еврей (Г. Иссерсон).

Фронтовое "элитарное ядро" был крайне неоднородно и по возрастному составу. Самым молодым - И. Уборевичу, Б. Петрусевичу и Г. Иссерсону было 27 лет, а самому старому - В. Чернавину - 64 года. Начальник штаба фронта С. Меженинов, его помощники Н. Варфоломеев и И. Глудин, С. Корф вместе с М. Тухачевским входили в одну возрастную группу (им было 31-32 года). А. Виноградов, С. Бежанов-Сакварелидзе, А. Кеппен, В. Дьяков, В. Садлуцкий и С. Будкевич относился к поколению 80-х гг. (от 35 до 40 лет).

Офицерами Генерального штаба являлись 9 человек; четверо, среди них М. Тухачевский, не имели академического образования, однако М. Тухачевский и И. Глудин в 1920 г. были "причислены" к Генштабу "за особые заслуги". Таким образом, они также вошли в состав "генштабистов". Поэтому, можно отметить, что в составе "элитарного ядра" Западного фронта 7 из 10 были "генштабисты".

По социальному происхождению 8 из 10 лиц, входивших в состав "элитарного ядра" до сентября 1923 г., были дворянами (в том числе из древних фамилий М. Тухачевский и С. Меженинов) и 2 из интеллигенции; были выходцы из крестьян и казаков. Иными словами, и в этом отношении просматривалась скрытая корпоративная структура.

Все три корпоративные структуры - "генштабисты", "русско-православная" ментально-ориентированная группа и "дворяне" - до сентября 1923 г., можно сказать, "совмещались".

Так или иначе, во фронтовом "элитарном ядре" была "трещина", которая в кризисной ситуации могла его "расколоть". Оно не обладало достаточной внутренней прочностью и органичным единством. Его главная фигура М. Тухачевский являлся членом партии, следовательно, так или иначе ангажированным политикой. Он определял поведение, ментальную, деятельную, военную и политическую ориентацию "ядра". Его слава, военный и политический авторитет не были производным от его происхождения, профессиональной подготовки в старой армии. Более того, принадлежность к старинному дворянскому роду, к офицерскому корпусу императорской гвардии, скорее являлись "подозрительными" характеристиками, "сомнительными достоинствами". В военно-политическом и тогдашнем социо-культурном контексте эти "признаки" скорее могли обеспечить поддержание нормальных микросоциальных связей с людьми "близкими" по происхождению, воспитанию, образу мысли, стилю поведения, но отрицательно влиять на его судьбу и карьеру в макросоциальных и макрополитических отношениях. В своей военно-политической ориентации он, скорее всего, должен был оглядываться на настроения "революционных генералов" и "красных командиров". Специалисты-генштабисты из старой русской армии могли играть роль внутренней, скрытой опоры. В этом смысле они нуждались в М. Тухачевском больше, чем он в них.

Особенности личности М. Тухачевского, его жизненной и военной судьбы, в значительно мере обусловившей его "автономность" внутри "элитарного ядра", предопределяли слабую внутриструктурную "сцепку", отсутствие каких-либо элементов того или иного "традиционализма". Потому "ядро" чревато было сравнительно легким разрушением при "внешнем" воздействии.