Кадровая политика № 1/2003 :: Содержание

С.Т.МИНАКОВ
СОВЕТСКАЯ ВОЕННАЯ ЭЛИТА В ПОЛИТИЧЕСКОЙ БОРЬБЕ 20-30-х ГОДОВ

Генералы идут на смерть

Появилась и достоверная информация, полученная советской разведкой. В конфиденциальном интервью господину Уорду Прайсу 19 ноября 1936 г. "наци № 2" Г. Геринг заявил: "Русская армия постоянно предлагает нам похоронить наши идеологические разногласия и разделить мир между нацизмом и большевизмом. Конечно, если бы произошла перемена режима в России, дело обстояло бы иначе" (см. Известия ЦК КПСС. 1990. № 3. С. 207). Г. Геринг не назвал ни одной фамилии, но было понятно и так, что для Вермахта и нацистов "русская армия" (а они ее знали очень хорошо) воплощалась главным образом, в М. Тухачевском, а также в И. Уборевиче. Именно М. Тухачевский и И. Уборевич в 1936 г. выступали представителями "русской армии", предлагавшими восстановить "дружбу" с Германией. Кроме того, еще с 1935 г. были распространены слухи, дошедшие до И. Сталина, о контактах между Г. Герингом и М. Тухачевским, якобы имевшим место в Берлине в январе 1935 г. (см. Военно-исторический архив. Вып. № 2. С. 9-10) И дело было не в достоверности или степени достоверности этих слухов, а в том, что имена Г. Геринга и М. Тухачевского оказались рядом. Это обстоятельство создавало почву для "ментального угадывания" наиболее вероятных "контактных фигур" "новой Германии" и "русской армии" - Г. Геринга и М. Тухачевского. Поэтому цитированное выше "безымянное" заявление "наци № 2" предполагало, как должно было казаться, в качестве политической фигуры, способной стимулировать изменение германской политики в отношении СССР, именно М. Тухачевского. Скорее всего, именно эти заявления Г. Геринга побудили поставить в повестку дня заседания Политбюро ЦК 9 декабря 1936 г. вопрос "О встрече с Герингом".

Таким образом, заявление Г. Геринга носило "знаковый" смысл: А. Гитлер готов был бы дружить с "национальной Россией Тухачевского", но не с "интернациональным СССР Сталина". Объективно, независимо от реальных субъективных намерений М. Тухачевского, в "ментальном пространстве" международной политики, маршал оказывался соперником И. Сталина. Западные политики и генералы, германские прежде всего, желали видеть именно М. Тухачевского в качестве партнера в "большой политике", а не И. Сталина. В такой ситуации И. Сталин не видел иного пути, как лишить А. Гитлера выбора, "проинформировав" его о "неарийском" происхождении и "конспирациях" М. Тухачевского с подозрительными германскими генералами, организовавшими "заговор" против фюрера, "троцкистами", масонами. И это И. Сталину удалось.

Одновременно было предпринят новый натиск на И. Уборевича. В первой половине декабря 1936 г., после завершения работы 8-го Чрезвычайного Съезда Советов и Пленума ЦК, "вернувшись из поездки в Москву, Иероним Петрович зашел вечером к нам с Аппеном на квартиру, - вспоминал генерал Ф. Самсонов. - Он был мрачен. Полковник Аппен поинтересовался, какие же неприятности вызвали такое настроение у командующего. Уборевич снял пенсне, протер его платком и ответил: "Хозяин" предложил мне возглавить Военно-Воздушные Силы. Вводится специальная должность заместителя наркома по ВВС. Ну какой к черту из меня авиатор! Это не для меня, да и в округе дел по горло. …Попробую позвонить Грише (он имел в виду Г.К. Орджоникидзе), может быть он уговорит Сталина…" (см. Воспоминания об Уборевиче). Итак, вновь командарм отказался. В упорстве И. Уборевича можно было усмотреть и политические мотивы: желание сохранить в своих руках войска на случай обострения военно-политической ситуации. Не исключено, что именно эти мотивы и увидели в поведении И. Уборевича в Кремле.

…Намерен ли был И. Сталин лишь "попугать" М. Тухачевского и, "предупредив" его таким образом, заставить воздержаться от участия в каких-либо "генеральских" или "партийных конспирациях"? Хотел ли он только нейтрализовать "Тухачевского-политика", но сохранить "Тухачевского-генерала"? Сказать трудно. Подчас действия И. Сталина и принимавшиеся им решения появлялись "на ходу", благодаря некому "ментальному импульсу". Известно только, что вплоть до 22 апреля 1937 г. никаких следственных "изысканий" по "делу Тухачевского" не велось. Сталин до апреля месяца никакими материалами и основаниями подозревать М. Тухачевского в политической и личной нелояльности не располагал. Но что самое главное, такого мнения у него не было. Ни в какие "заговоры Тухачевского" он не верил, опасений перед ним не испытывал и не ожидал "военного переворота" под руководством маршала. Похоже, что И. Сталин до апреля 1937 г. еще не имел ни намерений, ни решения о физически уничтожить маршала. Что же заставило его такое решение принять?

…Известен лишь один факт, из которого следует, что "генералы" обращались к М. Тухачевскому с предложением возглавить военный переворот. "Разве ты не видишь, куда идет дело? - спросил М. Тухачевского комкор Б. Фельдман. - Он (имелся в виду И. Сталин) всех нас передушит, как цыплят. Необходимо действовать". Маршал М. Тухачевский ответил: "То, что ты предлагаешь, - это государственный переворот. Я на него не пойду". С аналогичным предложением Б. Фельдман вскоре обратился к И. Якиру, поехав с этой целью в Киев. В беседе с ним комкор изложил содержание разговора с маршалом М. Тухачевским. И. Якир также отказался поддержать предложение Б. Фельдмана. Полагают, что эти разговоры состоялись в конце 1936 или в начале 1937 г. Когда Б. Фельдман приехал в Киев, то, согласно свидетельству мемуариста, их разговор состоялся на даче командарма. "На даче командарма были гости, - сообщал свидетель, - среди них украинский генсек С. Косиор. Пили, произносили тосты. Кто-то предложил: "Давайте выпьем за Сталина, за которым мы пойдем до конца - с закрытыми глазами!" Хозяин возразил: "Зачем же с закрытыми? Мы пойдем за Сталиным, но с открытыми глазами". Когда гости разъехались, Фельдман передал Якиру содержание своей беседы с Тухачевским. Реакция была такая же: Якир продолжал верить в Сталина" (см. Раппопорта, Геллера). Поведение И. Якира на февральско-мартовском Пленуме ЦК, демонстрация им "преданности" И. Сталину и отношение к нему политического руководства свидетельствуют об определенной стабилизации его политического положения, которое должно было внушать И. Якиру оптимизм. На этом Пленуме И. Якир занял весьма жесткую позицию по отношению к Н. Бухарину, А. Рыкову и "правым". В стенограмме Пленума нет "репрессивных намерений" в отношении И. Якира, хотя ряд его старых друзей (Голубенко, Лившиц) уже были арестованы. Примечательно, что 13 марта 1937 г. на заседании Политбюро ЦК было принято решение "О присвоении Городищенскому сахарному заводу имени Якира И.Э.". По тем временам это было событие "знаковое", свидетельствовавшее о "номенклатурном благополучии" И. Якира. Поэтому обстановка веселого застолья, которую нашел на даче И. Якира прибывший к нему Б. Фельдман в это время, была вполне естественной, видимо И. Якир еще не получил известие об аресте И. Гарькавого. Поэтому встречи Б. Фельдмана с М. Тухачевским и И. Якиром, очевидно, имели место в марте 1937 г. Для уточнения описанных выше событий следует обратить внимание на еще одно свидетельство.

Когда М. Тухачевский вместе с семьей отдыхал в Сочи в санатории Наркомата обороны "Волна" (в феврале-марте 1937 г.), к нему приехал Б. Фельдман - это было между 10 и 20 марта - и в разговоре с глазу на глаз призвал маршала к активным действиям - к перевороту. М. Тухачевский отказался (см. Alexandrov). Но сам факт "свидания в Сочи" указывает еще одно свидетельство.

На заседании Военного Совета при Наркоме обороны 2 июня 1937 г., посвященном "делу Тухачевского", говоря о еще нераскрытых, затаившихся "заговорщиках", призывая их к добровольному признанию, К. Ворошилов упомянул К. Мерецкова. "Это ложь, - поторопился К. Мерецков отвергнуть опасные подозрения, - тем более, что я никогда с Уборевичем не работал и в Сочи не виделся". Из диалога следует, что поводом для обвинения в "заговоре" служил, в частности, и визит "генералов" к М. Тухачевскому в Сочи. К. Мерецков, находясь в возбужденном состоянии, видимо, оговорился: он имел в виду М. Тухачевского. С ним К. Мерецков, действительно, никогда не служил. Во всяком случае, о свидании "генералов" с М. Тухачевским было известно, и тем, кто ездил и с ним "виделся в Сочи", это инкриминировалось как участие в "заговоре". Знаменательно и другое: И. Сталину, как это следует из контекста его выступления, видимо, не хотелось обнаруживать подлинную причину своей обеспокоенности поведением "генералов". К. Мерецков же простодушно проговорился, назвав ее (см. стенограмму выступления И.В. Сталина… 2 июня 1937 г. С. 299).

Комкор Б. Горбачев, заместитель командующего МВО был переведен с повышением на должность командующего Уральским военным округом 22 марта 1937 г. Как начальник Управления по начальствующему составу РККА Б. Фельдман принимал участие в подготовке этого перевода и знал об отставке и аресте И. Гарькавого.

И. Гарькавый был арестован 11 марта 1937 г. Вместе с ним арестовали и его заместителя, комкора М. Василенко. Это "дело" обсуждали на заседании Политбюро ЦК 14 марта, а окружная парткомиссия Уральского военного округа исключила И. Гарькавого из партии (по сигналу свыше) 17 марта. В материалах "дела Тухачевского" имеются определенные указания на то, что Б. Фельдман склонял М. Василенко принять участие в борьбе за смещение К. Ворошилова. Недаром, именно у М. Василенко добивались показаний против маршала еще до ареста последнего. Именно в это время, судя по всему, и начал проявлять свою активность Б. Фельдман.

…Некоторые события, похоже, имевшие связь с "сочинским свиданием" (если не порожденные им), в центре которых оказался М. Тухачевский по возвращении из Сочи, стали основанием для непосредственной подготовки арестов и казни М. Тухачевского и "его товарищей". Они нашли отражение в следственных и судебных материалах "бухаринского процесса" 1938 г., на которые, кстати сказать, В.Молотов ссылается как на основной источник по "делу Тухачевского" (см. Чуева). Прежде всего, имеется в виду встреча М. Тухачевского и Н. Крестинского на квартире А. Розенгольца в начале апреля 1937 г.

Она состоялась не ранее 6 апреля 1937 г. В разговоре они обсуждали арест Г. Ягоды ("об аресте Ягоды я узнал 2-3 апреля", пояснял Н. Крестинский) и предстоящую поездку М. Тухачевского в Лондон на коронацию короля Георга V ("Тухачевский предполагал поехать в Лондон на коронацию английского короля…", - объяснял бывший замнаркома). Никакие иные сюжеты этого разговора не всплывали в памяти Н. Крестинского. Однако А. Розенгольц в своих показаниях вспоминал, что М. Тухачевский затронул еще один вопрос - о "кремлевском перевороте". "Тут у Тухачевского был ряд вариантов, - отметил А. Розенгольц. - Один из вариантов, на который он наиболее сильно рассчитывал, это - возможность для группы военных, его сторонников, собраться у него на квартире под каким-нибудь предлогом, проникнуть в Кремль, захватить кремлевскую телефонную станцию и убить руководителей партии и правительства" (см. судебный отчет). Однако внимательный сравнительный анализ показаний А. Розенгольца и Н. Крестинского не позволяет считать, что второй из обвиняемых подтвердил сообщение первого. Это не означает, что данный "мотив" не мог "прозвучать" во время разговоров. Однако вне конкретного контекста, который не известен, трудно судить о смысловой сути этого "речевого пассажа" М. Тухачевского, который вполне мог иметь абстрактно-предположительный смысл. В данном случае уместно вспомнить рассуждения М. Тухачевского о возможном покушении на И. Сталина в показаниях Н. Какурина 1930 г., которые пытались трактовать как его собственные намерения. Сам М. Тухачевский в показаниях 1 июня 1937 г. ни разу не упоминал ни Н. Крестинского (хотя тот с 20 мая уже находился под арестом), ни А. Розенгольца, ни "план кремлевского переворота". Ничего не сказал по этому поводу и И. Сталин в своем в выступлении на заседании Военного совета при Наркоме Обороны 2 июня 1937 г. Не исключено, что А. Розенгольц, которому в это время И. Сталин вполне доверял и который достаточно часто виделся с Генсеком, мог пригласить Н. Крестинского и М. Тухачевского к себе домой и завести определенные разговоры с провокационной целью: по поручению И. Сталина "прощупать" настроения М. Тухачевского после его "сочинских встреч" с Б. Фельдманом. Как в 1930 г. то же самое было сделано Н. Кузьминым.

Через несколько дней произошло еще одно событие, усилило подозрения И. Сталина и НКВД в отношении М. Тухачевского и других "генералов". Арестованный командарм И. Якир признавался: "…В апреле этого года у Тухачевского на квартире мы действительно вместе были" с А. Корком. Правда, он тут же объяснял, что все они "ни о чем не говорили". Эта встреча состоялась, видимо, 8-10 апреля во время пребывания И. Якира в Москве (см. Военные архивы).

Обо всех этих встречах и свиданиях ни М. Тухачевский, ни И. Якир, ни А. Корк не поставили в известность правительство и НКВД. Независимо от того, о чем шел разговор на этих встречах, что по неписаным законам того времени (о чем говорилось выше со ссылкой на письмо маршала А. Егорова), могло квалифицироваться как "антиправительственный заговор", направленный на свершение "военного переворота".

Много лет спустя В. Молотов, несмотря на глубокую убежденность в том, что М. Тухачевский был "опаснейшим заговорщиком", ни одного веского аргумента в пользу этого мнения и "заговора Тухачевского", так и не смог привести, неоднократно повторяя: "он был ненадежен". Конечно, это было мнение И. Сталина, усвоенное и В. Молотовым. М. Тухачевский не участвовал в "заговоре", даже если таковой и существовал и "генералы" не смогли уговорить его возглавить военный переворот. Но Сталин, убежденный в политической "ненадежности" маршала, боялся, что отрицательное отношение его к военному перевороту может на определенном этапе стать положительным. Сталин пошел на физическое уничтожение Тухачевского не как реального, но как потенциального вождя "государственного переворота".

…15 апреля комкор Б. Фельдман был смещен со своей должности и назначен помощником командующего МВО, что было несомненным понижением. 12 апреля датируется и таинственный "японский документ", из которого следует о якобы существующих "связях" М. Тухачевского с японским Генштабом. Зная политическую ситуацию того времени, трудно усомниться в том, что это хорошо организованная дезинформация НКВД для того, чтобы получить веские основания для отмены ранее запланированной поездки М. Тухачевского в Лондон. Уже 20 апреля Н. Ежов представил И. Сталину необходимые для этого документы. С 22 апреля впервые начались пристрастные допросы арестованных руководителей НКВД - Г. Ягоды, Прокофьева, М. Гая, Я. Воловича по "делу Тухачевского".

…"Судьбы свершился приговор". Поведение "маршалов и генералов" незадолго до ареста, на следствии, во время судебного процесса и после приговора и ныне оставляют больше вопросов, чем ответов. Строчки из дневника комкора И. Кутякова, пожалуй, отражают характерное, не только для него, обреченное оцепенение и роковой фатализм, достойный античного грека или древнего викинга: "20 апреля 1937 г. Вот и терпи, если хочешь есть раз в сутки щи. Не хочешь? В твоем распоряжении четыре револьвера, нажми на курок и конец: земля - пыль - ветер и все…". …И. Сталин, М. Тухачевский и "красные маршалы" - "Ave Caesar, morituri te salutant!".