Кадровая политика № 1/2003 :: Содержание

С.Т.МИНАКОВ
СОВЕТСКАЯ ВОЕННАЯ ЭЛИТА В ПОЛИТИЧЕСКОЙ БОРЬБЕ 20-30-х ГОДОВ

Военно-политические процессы второй половины 20-х годов

1. Военная реформа

В ходе проведения военной реформы высшим политическим руководством предусматривалось решение главной задачи: сократить численность Красной Армии, превратив ее в боеспособную и дешевую. Задача, несомненно, очень трудная. Уже к середине 1924 г. обозначилось несколько составляющих: о территориально-милиционных формированиях; о введении единоначалия; о Штабе Красной Армии; о численности армии; об организации стрелковых частей; о стратегической доктрине РККА, которая предполагала решение военно-политического курса СССР. Трудно было найти в Красной Армии крупных военачальников, которые бы были против сокращения ее для мирного времени с одновременным повышением ее боеспособности. Всем было ясно, что не оправившейся от разрухи стране следует изыскивать возможности более рационального использования военного бюджета, который необходимо сократить из-за общей скудости бюджетных средств и бедности страны. Взгляды М. Тухачевского на то, какой должна быть Красная Армия, были давно известны военной общественности и руководству РККА.

Еще в 1921 г. он утверждал, что Красная Армия должна быть постоянной, высокопрофессиональной и в мирное время - небольшой. Такую эту армию целесообразно комплектовать "классово-однородным" контингентом, всецело преданным делу социализма. В России с преобладающим крестьянским населением армия политически неблагонадежна. Это и был один из аргументов в пользу небольшой хорошо вооруженной профессиональной армии, которая в случае наступательной "революционной войны" может быть быстро увеличена за счет представителей, так называемых, "родственных классов" страны, куда вторглись "революционные войска".

Отрицательное отношение к "милиционной системе" сохранились у М. Тухачевского и к 1926 г. В завуалированной форме он выражает свое критическое отношение к проведенной реформе РККА с переводом ее на смешанную, кадрово-милиционно-территориальную систему. "Территориальная система имеет отношение к всеобщему военному обучению, - писал М. Тухачевский в январе 1926 г., вскоре после смерти М. Фрунзе и своего вступления на должность начальника Штаба РККА. - Однако, применяя методы казарменного и внеказарменного воспитания, можно было бы достигнуть тех же самых результатов и без территориальной системы". Таким образом, М. Тухачевский в период военной реформы оставался противником перевода армии на смешанную кадрово-территориальную систему. Он, по-прежнему, оставался ярым сторонником "революционной экспансии" силами Красной Армии.

Достаточно решительно и резко выступал Тухачевский и против института военных комиссаров и революционных военных советов в войсках. "Ревсоветы - это бельмо на глазу нашей стратегии, сами себя изживают в доказательство того, что существование их противоречит сути дела", - писал он в январе 1920 г. и свое мнение не менял. Таким образом, М. Тухачевский был за введение единоначалие, и как можно скорее. Однако, в период проведения военной реформы М. Тухачевский, в силу своего служебного положения, занимался непосредственно двумя вопросами: реорганизацией Штаба РККА и повышением боеспособности стрелковых частей, так называемой, "реальной пехотой". Эти две проблемы, в его понимании органично взаимосвязанные - структура высшего руководства армией и боевая подготовка (боеспособность) - сквозной линией проходят в его деятельности вплоть до 1937 г.

…Еще в августе 1921 г. в своей статье "Новые силы", посвященной первому выпуску "красных генштабистов" из Академии Генерального штаба, М. Тухачевский выступал против "многоначалия в Красной Армии", за "объединение разрозненных функций в одном, вполне авторитетном учреждении, построенном на вполне авторитетном в революционном отношении, составе работников Генерального Штаба". Оптимальными условиями для управления Красной Армией он считал ликвидацию РВСР, ПУР и прочих учреждений и создание вместо них Генерального Штаба, который соединит в себе все их функции. М. Тухачевский полагал, что эффективность управления и политическая благонадежность Генерального Штаба достигается укомплектованием его "молодыми генштабистами", "революционного происхождения". Так, по его мнению, можно будет ликвидировать главное зло Красной Армии - многоначалие. Оно заключалось и в господстве комиссарского контроля над командирами, в том числе над работниками Генерального штаба. Тухачевский отстаивал идею единого Генерального Штаба, куда бы на правах одного из управлений или отделов входил и ПУР и выполнялись некоторые отдельные функции РВСР. Иными словами М. Тухачевский (учитывая взгляды по различным вопросам организации управления РККА) считал что вся полнота управления армией должна быть сосредоточена в Генеральном Штабе, а ПУР и РВСР следует упразднить (см. Тухачевского). Таким образом, противоречия между М. Тухачевским и политическим руководством носили не столько персональный, сколько концептуально-принципиальный, можно сказать, "военно-доктринальный" характер.

…Результаты "государственного переворота", проведенного через Красную Армию, сказались в кадровых перемещениях конца марта-апреля 1924 г. Они получили свое выражение как в персональном составе новой номенклатурной советской военной элиты, так и в занимаемых должностях. Так, Фрунзе М.В. стал заместителем Председателя РВС СССР и Наркомвоенмора СССР; М.Н. Тухачевский - помощником начальника и военкома Штаба РККА. Он уже не командующий Западным фронтом. Сохранились в элите и уже знакомые имена: И.Э. Якир, И.П. Уборевич, К.Е. Ворошилов и др.

По сравнению с мартом 1923 г. и январем 1924 г. произошли существенные социо-культурные изменения в составе военной элиты. В этно-культурном отношении значительно сократилось число "русских" среди "генералов": с 68,5% в марте 1923 г., до 58,5% - в январе 1924 г. и до 50% - в апреле 1924 г. Наполовину сменилось число немцев. По сравнению с мартом 1923 г. меньше стало выходцев из дворян: с почти 35% в марте 1923 г., до 27% - в январе 1924 г. и до 21% - в апреле 1924 г. В целом наблюдается тенденция к снижению общего % "генералов" из "образованных слоев" (офицерские дети, из семей служилой интеллигенции и дворян). По сравнению с мартом 1923 г. (54%) он понизился до 49,7% в апреле 1924 г., хотя по-прежнему "генералы", происходившие из указанных слоев общества составляли почти половину всей военной элиты.

Произошли заметные изменения в составе военной элиты и по военно-образовательному уровню. Если в марте 1923 г. кадровые офицеры составляли 80%, то в январе 1924 г. их было уже 73%, а в апреле 1924 г. - 69%. Особенно же заметно было резкое уменьшение доли "генштабистов". В марте 1923 г. их было 78%, в январе 1924 г. - 58,5%, а в апреле 1924 г. - 48%. Таким образом, по сравнению с мартом 1923 г. "генштабисты" сократились на 30%. В то же время возросло число членов РКП (б). В марте 1923 г. в составе военной элиты их было 22%, в январе 1924 г - св.33%, а в апреле 1924 г. - 40,5%, т.е их доля возросла почти на 20%.

Таким образом в социально-политическом отношении военная элита стала более "благонадежной", но уровень профессиональной подготовки и образования резко снизился. Впрочем, начатые в январе-апреле 1924 г. кадровые "метаморфозы" и армейские реформы лишь открыли новый, "переходный" период политической и военно-политической нестабильности.

…17 апреля 1924 г. в Москву из длительного отпуска возвратился Л. Троцкий, Председатель РВС СССР и Наркомвоенмор. 7 мая он выступил в Военной Академии РККА с докладом "Наши военные задачи", в котором он много говорил об "уставе гражданской войны" и реорганизации армии. В частности, рассуждая об организации и реорганизации армии, Л. Троцкий сослался на опыт М. Тухачевского в 1918 г. при создании и боевой подготовке 1-й революционной армии, признавая его положительным. В устах "вождя Красной Армии" упоминание М. Тухачевского в таком контексте, несомненно, имело политическое звучание: М. Тухачевский как организатор вооруженной силы - это образец. Примечательным в этом докладе было и обращение к проблеме "устава гражданской войны", т.к. в 20-е гг. бесспорным для всей армейской общественности было признание М. Тухачевского автором "доктрины гражданской войны". Тройкий, критиковавший в 1921-1922 гг. взгляды М. Тухачевского и его единомышленников по вопросу как раз "революционной войны", теперь заявил о принятии теории "революционной", "гражданской войны" и заявил о необходимости разработки соответствующего "Устава". Это, вне всякого сомнения, был реверанс в сторону М. Тухачевского и его "любимого детища".

29 июля 1924 г. на заседании правления ВНО при Военной академии РККА Л. Троцкий выступил с большим докладом на тему: "Вопросы гражданской войны". В нем содержатся некоторые существенные ее положения.

Говоря о необходимости разработки "Устава гражданской войны", Л. Троцкий возвращается к революционным событиям в Германии в 1923 г. Этот экскурс понадобился Л. Троцкому в связи с обострением внутрипартийной борьбы между ним и "тройкой" в лице И. Сталина, Г. Зиновьева и Л. Каменева. Выступая на заседании ВНО при Военной академии РККА, Л. Троцкий, таким образом, обращался к "революционным генералам". "Наш устав, - прямо говорил Л. Троцкий, - должен быть в первую голову предназначен для руководящих кадров, для командного состава революции". Он объяснял причины неудачи "немецкого Октября" ("великого поражения") и указывал виновников. Л. Троцкий утверждал, что "в Германии политика партии толкнула шар в сторону поражения". Себя же он относил к той части высшего политического руководства, которая с "пораженческими настроениями" (И. Сталина, Г. Зиновьева) была не согласна. "Исключительная и беспримерная революционная ситуация сошла на нет, - объяснял он, - …потому, что политика не получила в необходимый момент необходимого продолжения другими, т.е. вооруженными средствами". И в качестве своеобразного вывода из неудачного опыта "немецкого Октября" Л. Троцкий делал совершенно конкретный в военно-политическом смысле вывод: "Мы должны уметь сочетать навязанную нам оборонительную войну Красной Армии с гражданской войной в стане наших врагов. В этом смысле устав гражданской войны должен стать одним из необходимых элементов военно-революционной учебы высшего типа". Этот вывод был вполне созвучен многим положениям концепции "революционной войны" и "революции извне" М. Тухачевского 1920-1923 гг. (см. Красная Звезда, 1924, 21 августа, № 188, 189, 190, 191).

Вскоре после выступления Л. Троцкого на заседании правления ВНО, 13 августа 1924 г. приказом РВС СССР М. Тухачевский назначается Главным руководителем всех военных академий по стратегии. Отныне именно "стратегическая доктрина Тухачевского" и становится, по сути дела, официальной для Красной Армии. Реакция М. Тухачевского на выступление Л. Троцкого и на свое новое назначение нашла выражение в "Красной Звезде" в его заметке "Съезд ВНО".

"В 1922 году мы имели в ВНО новую большую дискуссию о применении марксизма к военному делу, - писал М. Тухачевский, - но ряды на этот раз перепутались, а самая дискуссия заглохла, не будучи доведенной до конца. Тов. Троцкий выступил, между прочим, с критикой легкомысленного применения марксизма к основам военного дела. Надо сказать, что это здоровое начинание имело и печальные последствия: дискуссия, не будучи доведенной до конца, создала впечатление, что теория марксизма вообще неуместна в военно-научных вопросах. Сейчас, новые работы ВНО, начатые по инициативе тов. Троцкого, кладут конец этим сомнениям". Примечательна очевидная многим "деликатность", с которой М. Тухачевский не сказал прямо, что именно Л. Троцкий тогда отвергал идею применения марксизма к военному делу, на которой выстраивал свою теорию М. Тухачевский. Теперь, он представил Л. Троцкого как "предводителя" сторонников "революционной войны" (применения марксизма к военному делу). 25 августа 1924 г. Л. Троцкий при поддержке М. Тухачевского принял решение о созыве 1-го съезда ВНО, состоявшегося 15 ноября 1924 г. Главным предметом обсуждения был вопрос об "Уставе гражданской войны". Л. Троцкий, явно стремясь опереться на поддержку М. Тухачевского, известного апологета "революционной войны", полагал возможным развернуть политическую критику И. Сталина и Г. Зиновьева, как главных виновников поражения "германского Октября" из-за неумения организовать "революцию". Именно этот вопрос и являлся основой "Устава гражданской войны". Характерен подбор основных докладчиков на предстоящем съезде ВНО: Л. Троцкий, М. Тухачевский, Н. Муралов.

Едва заметный реверанс в сторону Л. Троцкого в связи с вопросом о так называемом "уставом гражданской войны" сделал и командующий Вооруженными силами Украины и Крыма А. Егоров. В одной из бесед с корреспондентом "Красной Звезды в октябре 1924 г. А. Егоров положительно высказался о намеченном съезде ВНО. Высказывая свое мнение о реорганизации Красной Армии, он обращал внимание на "вопросы боевой подготовки и особенно выработки новых уставов". А. Егоров заявил, что эта проблема должна быть "включена в повестку дня съезда. В частности, следовало бы обсудить вопросы об уставе гражданской войны" (см. Красная Звезда, 1924, 17 августа, № 185; 27 октября, № 245; 23 октября, № 242). В связи с вышесказанным следует обратить внимание еще на ряд очень важных фактов, уже организационного характера.

18 июля 1924 г. М. Тухачевский назначается заместителем начальника Штаба РККА и в тот же день - исполняющим обязанности начальника Штаба РККА. Это не было связано с отъездом М. Фрунзе и не было мотивировано текущими обстоятельствами. Это, скорее всего - очевидный признак политического "заигрывания" Л. Троцкого с М. Тухачевского в стремлении перетянуть того на свою сторону в последней попытке выиграть "бой" за Красную Армию. Похоже на то, что ряд кадровых перемещений, в частности, в Западном военном округе, преследовали ту же цель и являлись одним из средств сближения Л. Троцкого с М. Тухачевским. Имеется в виду назначение А. Павлова помощником командующего Западным военным округом (5.6.1924), П. Шаранговича - помощником начальника штаба Западного военного округа (7.7.1924), Э. Вилумсона - помощником начальника снабжения Западного военного округа, С. Вострецова - командиром 27-й стрелковой дивизии (10.7.1924), развертывание 7-й кавалерийской дивизии Г. Гая в 3-й кавалерийский корпус под его же командованием в качестве начальника штаба С. Верховского. Все это означало укрепление Западного военного округа бывшими близкими соратниками М. Тухачевского, "ветеранами" 27-й дивизии, 5-й армии и Западного фронта, с также укрепление позиций М. Тухачевского. В контексте этой же военной политики, очевидно, следует рассматривать временную "отставку" И. Уборевича в июне 1924 г., как "сталинской креатуры", и назначение новых командующих ВВС: в МВО - И. Павлова, в УВО - Ф. Ингауниса.

Совет по подготовке РККА, определенный в июле 1924 г., красноречиво свидетельствует о том, кто персонально оказался в составе неформальной военной элиты. Не считая Л. Троцкого, это были: М.В. Фрунзе (председатель), С. Каменев, П. Лебедев, Н. Петин, М. Тухачевский - заместитель и и.о. начальника Штаба РККА.

Примечательно, что в Совет входил "опальный" П. Лебедев, официально считавшийся на пенсии и в отставке, а ответственным за подготовку кавалерии был выдвинут не инспектор этого рода войск С. Буденный, а военспец В. Селицкий. Обращает на себя внимание и включение в состав Совета (элиты) В. Путны и малоизвестного С. Венцова-Кранца. По номенклатуре должностей это были лица "второго ряда".

…В результате кадровых перестановок, проведенных в мае-августе 1924 г. в несколько измененный номенклатурный состав военной элиты входили (Военный вестник, 1924. № 27): М.В. Фрунзе, М.Н. Тухачевский, Б.М. Шапошников, В.Н. Левичев - начальник УРККА; И.Э. Якир, А.И. Егоров, А.В. Павлов - помощник командующего ЗВО; К.Е. Ворошилов, А.В. Домбровский, А.К. Векман и другие. Всего 41 человек.

Состав номенклатурной военной элиты почти не изменился. В нее были введены лишь три новых "генерала": В. Левичев, А. Павлов и Б. Кондратьев и выведены Н. Петин и И. Уборевич. Существенно другое: повысился должностной статус М. Тухачевского. Он стал фактическим начальником Штаба РККА. Его позиции укрепились также включением в номенклатуру военной элиты А. Павлова, что усилило влияние М. Тухачевского в Западном военном округе. В то же время исключение из военной элиты Н. Петина и И. Уборевича должно было несколько ослабить позиции А. Егорова. Однако включение в состав элиты В. Левичева, пожалуй, должно было даже несколько их укрепить. В. Левичев, считавшийся близким к А. Егорову человеком, представлялся более управляемым, чем склонные к независимой позиции Н. Петин и И. Уборевич.

В начале сентября 1924 г. М. Тухачевский совершил поездку "по делам службы в Западный военный округ", в это же время в Минск выехал и С. Буденный (см. Красная Звезда, 1924, 2 сентября, № 199). Похоже, что эти поездки вызваны не только вышеочерченной "новой" военной политики Л. Троцкого, но и событиями, смутное отражение которых обнаруживается в воспоминаниях Г. Беседовского.

Находясь в центре "дипломатической кухни", он вспоминал о том, что в 1924 г. в условиях ущемления национально-культурных прав украинского и белорусского населения в той части Украины и Белоруссии, которые находились в составе Польши, было заметно нарастающее социальное возбуждение, чреватое открытым восстанием. Оно в значительной мере подготавливалось и работниками Коминтерна, Разведупра Штаба РККА, ИНО ОГПУ.

"…Кое-кто из руководителей советской политики мечтал о том, - писал Г. Беседовский, - чтобы использовать такое восстание на манер знаменитой инсценировки Орджоникидзе, захватившего демократическую Грузию. Высказывались соображения (их особенно поддерживал покойный Фрунзе, игравший, не в пример ничтожному Ворошилову, большую роль в Политбюро), что под шумок такого восстания можно нанести Польше короткий военный удар, дойдя до линии Буга и закрепившись на ней, то есть восстановить линию Керзона. Главная работа с этой целью производилась органами Разведупра, создавшими вдоль польско-советской границы ряд специальных пунктов. Эти пункты создали на польской Волыни большую боевую организацию, включавшую в свои ряды около десяти тысяч человек. Организация эта была создана по военному образцу: она делилась на полки, батальоны и роты, которые должны были служить кадрами развернутых повстанческих частей после первых успехов восстания. Всю работу по созданию этой организации провел Разведупр с согласия и под руководством Фрунзе, причем, как во всех, впрочем, странах, советское военное министерство и не подумало согласовывать этого вопроса с Комиссариатом иностранных дел" (см. Беседовского).

Эта ситуация, в то же время, внушала оптимизм в плане своего "военного решения" и соответствующими антипольскими настроениями в Германии и в германских правительственных кругах. Официальные дипломатические представители Германии зондировали "почву" среди советского руководства на предмет совместного с Германией "оттеснения Польши в этнографические границы" (см. Ахтамзяна) путем вооруженного вмешательства. В такой обстановке важным подспорьем оказывался так называемый "виленский вопрос". Он служил причиной хронически нестабильных и враждебных отношений между Польшей и Литвой, толкавших последнюю на сторону Германии и СССР. Напряженная ситуация сохранялась в сентябре и в октябре 1924 г. М. Тухачевский оставался в Западном военном округе до конца октября 1924 г. В октябре на юго-западную границу выехал и М. Фрунзе. Сложившаяся ситуация вынуждала перенести открытие съезда ВНО с 15 ноября на середину декабря 1924 г. из-за отсутствия М. Тухачевского, председателя комиссии по созыву этого съезда. (см. Красная Звезда, 1924, 11 октября, № 232; 14 октября, № 234;, 27 октября, № 245). В связи с военно-политическими и внешнеполитическими обстоятельствами были осуществлены новые кадровые перестановки в высшем руководстве РККА, но состав военной элиты Красной Армии персонально почти не изменился. По прежнему здесь имена М.В. Фрунзе, М.Н. Тухачевского, А.И. Егорова, К.Е. Ворошилова и др. Кадровые изменения свидетельствовали о попытках вновь вернуться к "революционной войне" в военно-политических вопросах, что само собой должно было вновь сместить решения политических проблем от "политиков" к "генералам". Косвенным образом на это указывает фактическое возвращение М. Тухачевского на Западный фронт, назначение его Главным руководителем по стратегии всех академий РККА при сохранении за ним должности помощника начальника Штаба РККА.

…Однако нанесение "короткого удара" по Польше натолкнулось, как и прежде на неготовность Красной Армии к такому "предприятию". Военно-реваншистские настроения советского генералитета приходилось сдерживать: на ноябрьско-декабрьском пленуме РВС СССР 1924 г. М. Фрунзе успокаивал своих коллег: "Нужно подождать, нужно иметь передышку... Если бы встала задача выступления на поле сражения, мы должны сказать, что это нам сейчас не под силу... И надо надеяться, что в текущем году будут более крупные достижения" (см. Доклад Фрунзе). Это обстоятельство вновь подверглось острому обсуждению вопросы о методах и способах решения проблемы боевой подготовки Красной Армии.

В соответствии с реорганизацией от 23 марта 1924 г., компетенция Штаба РККА была значительно урезана (см. С. 277). Штаб РККА фактически лишился функций Главкома и исполнительного аппарата НКВМ. По сути дела, последний теперь был разделен на три ведомства. То, что такая реорганизация носила умозрительный, бюрократический характер и руководствовалась в первую очередь соображениями политическими, было ясно хотя бы из того, что на практике оказывалось весьма трудно определить функции этих трех управляющих ведомств, что порождало трения между ними, усугублявшиеся личными амбициями, приобретавшими политический оттенок в условиях острой борьбы в партийно-политических верхах.

М. Тухачевский, являясь сторонником единого Генерального штаба, стремился, если не в полной мере, то, хотя бы частично, ликвидировать "штабное многовластие". Он считал, что в интересах дела и более эффективной подготовки войск необходимо присоединить Инспекторат к Штабу РККА. Его поддержал бывшим Главкомом С. Каменев. Ключевым в данной проблеме был вопрос о том, кто будет руководить боевой подготовкой войск - Штаб РККА или самостоятельная структура - Инспекторат. Проблема, в общем, так и не была разрешена до конца: 31 октября 1924 г. было решено ввести Инспекторат в состав Штаба РККА, однако, в войсках, в округах, инспекция, включая боевую подготовку, оказалась подчиненной командующему округом, а не начальнику штаба.

Главным оппонентом С. Каменева и М. Тухачевского выступал командующий Вооруженными силами Украины и Крыма А. Егоров. Острая полемика между двумя последними по проблеме боевой подготовки Красной Армии и функциональному отношению к ее решению Штаба РККА развернулась на расширенном Пленуме РВС СССР 24 ноября - 1 декабря 1924 г.

Считая, что функции боевой подготовки армии должны находится в Штабе РККА, М. Тухачевский. "Я утверждаю, - говорил М. Тухачевский, - что командующий всегда будет сидеть в штабе, если у него будет 10 подчиненных инспекторов и будет перегружен этими делами, а войсковой работой некогда будет заниматься". По мысли М. Тухачевского, "командующий должен заниматься войсковой работой и строевой". Он считал, что общее руководство боевой подготовкой войск и в округах должен осуществлять штаб военного округа, подчиняющийся как командующему, так и Штабу РККА. М. Тухачевский достаточно четко определил структуру подготовки войск: "Управление ведет повседневную работу, штаб готовит оперативные планы, но на основании конкретной известной обстановки и проводит подготовку войск".

Егоров же считал, что "предложение тов. Тухачевского сведет дело к тому, что, в конце концов, начальник штаба будет ведать всем, и оперативной обстановкой, опирающейся на знание войск, и разработкой планов. По-моему, все принадлежит командующему войсками, а начальник штаба разрабатывает оперативные планы". "Командующий войсками отвечает за оперативную часть, а не начальник штаба. Линию боевой подготовки в округах не включать в штаб, а… оставить под непосредственной опекой и вниманием" командующего округом.

М. Фрунзе несколько колебался, но потом присоединился к большинству мнений, которые склонялись в пользу А. Егорова (см. РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 60. Л. 317, 318, 319). Это решение было принято на ноябрьско-декабрьском пленуме РВС СССР 1924 г.

Однако, планируя окончательное отстранение Л. Троцкого от руководства вооруженными силами, стремлением предотвратить сближение с ним М. Тухачевского, а также практическую целесообразность предложений последнего, в идеологию и структуру центрального армейского аппарата к январю 1925 г. был внесен ряд изменений. Во-первых, открытие съезда было перенесено на декабрь 1924 г. Во-вторых, принято предложение М. Тухачевского об объединении Штаба РККА и Инспектората (вместе с боевой подготовкой). В-третьих, в начале декабря 1924 г. М. Фрунзе подтвердил назначение М. Тухачевского Главным руководителем по стратегии всех академий РККА. В-четвертых, было принято предложение М. Тухачевского о создании в составе Штаба РККА Управления по исследованию и использованию опыта войн. Наконец, М. Тухачевскому было обещано вернуть командование Западным военным округом, что означало возвращение к активной военной политике на Западе, и ввести его в состав РВС СССР, что и было осуществлено в начале февраля 1925 г. Кроме того, на должность начальника объединенных Штаба РККА и Инспектората назначили его сторонника С. Каменева, а заместителем к последнему - "протеже" М. Тухачевского - С. Пугачева. Уступки М. Тухачевскому были сделаны и в весьма важном вопросе: подготовка к ближайшей наступательной "революционной войне" из Белоруссии. Об этом громогласно под бурные аплодисменты и крики одобрения М. Тухачевский, как командующий Западным военным округом, заявил на 7-м Всебелорусском съезде Советов в Минске в мае 1925 г., призвав правительство Белоруссии "поставить в повестку дня вопрос о войне". Это были те ключевые аспекты военно-политической позиции М. Тухачевского. Принятие их политическим и военным руководством позволяло "отсечь" М. Тухачевского от Л. Троцкого и лишить последнего сколько-нибудь существенной поддержки в военной элите. 25 января Л. Троцкиц был смещен с должности Председателя РВС СССР и Наркома по военным и морским делам. 27 января и 5 февраля 1925 г. на заседаниях Политбюро ЦК по представлению М. Фрунзе, уже назначенного Наркомом по военным и морским делам и Председателем РВС СССР было принято решение о кадровых перестановках в высшем руководстве РККА. Но и этом составе много знакомых имен: М.В. Фрунзе (Председатель РВС СССР и Наркомвоенмор), С.С. Каменев, С.А. Пугачев, В.К. Путна, М.Н. Тухачевский, А.В.Павлов, А.И. Егоров, И.П. Уборевич, А.И. Корк, .Якир. Среди новых - Н.В. Куйбышев и др. Всего 43 человека.

По сравнению с апрелем-маем 1924 г. и всем предшествующим периодам, начиная с марта 1923 г., в феврале 1925 г., в результате проведенных кадровых перестановок военная элита "помолодела" на три года. Этно-культурный состав оставался в основном прежним, зато резко сократилось присутствие среди "генералов" дворян по происхождению: с 21% в апреле-мае 1924 г. до 12% в феврале 1925 г. Не менее заметным было сокращение числа бывших кадровых офицеров: в апреле-мае 1924 г. они составляли 69%, а в феврале 1925 г. - 54,8%. Сохранялась тенденция и к уменьшению числа "военспецов-генштабистов". В то же время продолжался заметный рост членов партии: с 40,5% в апреле-мае 1924 г. до 53,5% - в феврале 1925 г. В целом, таким образом, сохранялись те же тенденции, о которых достаточно пространно говорилось применительно к итогам апреля-мая 1924 г.

…Военная реформа в Красной Армии, проводившаяся под руководством М.В. Фрунзе в 1924-1925 гг., неоднозначно оценивалась современниками и потомками. В основном она заслужила положительную оценку. Чтобы отвлечься от штампов советского времени, которые в контесте апологии покойного М. Фрунзе, превратив его в "икону" Красной Армии, "канонизировали" и проведенную им реформу, обратимся к автору, уже упоминавшемуся ранее (см. с. 264) военному ученому А. Зайцову. Вот его оценка проведенной Фрунзе военной реформы.

А.Зайцов, не без оснований считал, что "главными данными, содействовавшими" успеху М. Фрунзе в проведении военной реформы, "были, наряду с его природными качествами и образованием, желание считаться с мнением специалистов, с одной стороны, и его большой удельный партийный вес - с другой. Во всяком случае, он сумел найти какую-то равнодействующую между стремлениями партии и интересами военного дела. Поэтому его реформы, в сущности, и положили основание современной Красной Армии. Все, что было сделано после него, как раз лишено этого равновесия". А. Зайцов акцентировал внимание на принципиальных основах реформы. "…Реформой Фрунзе была реорганизация Красной Армии на основании опыта Мировой войны… Победа красных в гражданскую войну, в глазах выдвинутого ею командного состава, оправдала применявшиеся в ней приемы, и многие из них, не видавшие настоящей войны или участвовавшие в ней на самых низших постах, поверили, что именно в них-то и лежит истина. Упоение победой заставляло их считать, что именно ими найдено последнее слово. Опыт же гражданской войны совершенно исказил истинное представление о современной армии… Принятая Фрунзе и затем, после него, лишь совершенствовавшаяся организация Красной Армии, поэтому является компромиссом между опытом гражданской войны и принципами устройства современных армий" (см. Зайцова).

Принципы подготовки кадров, и самое главное, методы кадровой политики в формировании высшего комсостава и военной элиты Красной Армии, заложенные в 1924-1925 гг. Фрунзе, не бесспорны. Трудно сказать, какую бы политику в этом направлении проводил М. Фрунзе, если бы его жизнь и военная карьера не прервались осенью 1925 г., однако то, что делал его преемник под патронажем "сталинского руководства" вызывает серьезные сомнения. А. Зайцов верно заметил, что М. Фрунзе был, возможно, в силу и своего характера, прошлого жизненного, революционно-партийного опыта, человеком компромисса. Во время именно своего руководства РККА М. Фрунзе, в частности попытался соединить концептуально-стратегические подходы двух идеологов-антиподов: М. Тухачевского с его "стратегией сокрушения" и А. Свечина, имевшего репутацию сторонника "стратегии измора". Сама его реформа организации и системы комплектования Красной Армии, равно как и система управлению ею, обнаруживали повсеместный компромисс. В дискуссии между М. Тухачевским и А. Егоровым (см. С. 292) М. Фрунзе принял мнение Егорова, ориентируясь на "перевес" того или иного мнения. Был ли такой, компромиссный подход М. Фрунзе к важным вопросам устройства вооруженных сил обусловлен текущей, вынуждающей ситуацией, или это являлось отпечатком его личности? Смог бы он в ситуации, когда требовалась действительная жесткая решимость, проявить ее или нет? Определенный ответ на поставленные вопросы, исходя из наблюдения предшествовавшей деятельности М. Фрунзе в качестве руководителя РККА, дать трудно.

В контексте указанного вопроса следует иметь в виду принятие в период руководства М. Фрунзе одного из самых важных решений, оказавших существенное влияние на последующую ротацию советской военной элиты и на ее персональный состав. На основании решений ЦК РКП (б), принятых, несомненно, под давлением высшего комсостава РККА, РВС СССР издает 2 марта 1925 г. приказ о введении единоначалия в Красной Армии. Это еще не было актом полного упразднения военных комиссаров, но уже началом курса на полное их отстранение от командования частями и соединениями РККА. Именно в условиях настойчивой реализации этого курса и доведения его до логического завершения происходили кадровые изменения в составе номенклатурной советской военной элиты сразу же после неожиданной смерти Председателя РВС СССР и наркомвоенмора М. Фрунзе 31 октября 1925 г.

…Вопреки ожиданиям большинства высшего комсостава Красной Армии, 6 ноября 1925 г. на должности Председателя РВС СССР и наркомвоенмора оказался Климент Ефремович Ворошилов. К декабрю 1925 г. в номенклатурном составе военной элиты было 42 человека. Среди них снова много знакомых имен: М.М. Лашевич, М.Н. Тухачевский, С.А. Пугачев, С.С. Каменев, И.Э. Якир, П.П. Лебедев, А.И. Корк, А.В. Павлов, А.И. Кук, И.П. Уборевич, Н.Н. Петин, В.К. Путна,П.Е. Дыбенко.

В возрастном отношении из 42 "генерала" только 2 имели возраст до 30 лет; 28 - от 31 года до 40 лет; 10 - от 41 года до 50 лет; 1 - свыше 50 лет. Советская военная элита немного "постарела". Ее средний возраст составил 37-38 лет.

В этно-культурном отношении: 26 "генералов" - русские; 6 - поляки; 2 - евреи; 2 - литовцы; 2 - латыши; 2 - эстонцы; 1 - украинец.

По социальной принадлежности 7 "генералов" - дворяне (4 из древних родов); 7 - сыновья офицеров; 6 - из служащих и интеллигенции; 4 - из мещан; 9 - из крестьян; 5 - из рабочих; 2 из солдатских детей; 1 - сын священника.

Образовательный ценз распределялся следующим образом: 22 кадровых офицера старой армии. В их числе: 2 генерала, 10 старших офицеров (полковники и подполковники) и 10 младших офицеров (от подпоручика до капитана). 11 "генералов" были из бывших офицеров военного времени. 4 "генералов" служили солдатами и матросами и 4 не служили. 19 "генералов" являлись генштабистами (в том числе 2 "причисленных к Генштабу"). 20 "генералов" являлись членами партии.

2. Внутрикорпоративные группировки в военной элите во второй половине 20-х годов

К.Е. Ворошилов был достаточно известен в военно-политических кругах со времен гражданской войны, но репутация его, с точки зрения нового высокого назначения, вызывала серьезные сомнения, а его назначение - недовольство значительной части советской военной элиты. Еще в самом начале ноября 1925 г., когда уже обсуждался вопрос о преемнике М.В. Фрунзе на посту Председателя РВС СССР и Наркомвоенмора, М. Тухачевский говорил "…не делая секрета, хотел бы предложить кандидатуру Серго Орджоникидзе. Мне кажется, что только он, с присущим ему талантом и душевностью, с его работоспособностью и другими достойными качествами, мог бы стать приемлемой для всех кандидатурой на пост наркомвоенмора…". На Г. Орджоникидзе и его влияние в высших партийных кругах ориентировались, по опыту благоприятного сотрудничества в годы гражданской войны, также И. Уборевич, С. Пугачев. Вряд ли эта кандидатура могла бы вызвать серьезные возражения со стороны А. Егорова, и С. Буденного. Поэтому назначенный на самую высокую должность в Красной Армии К. Ворошилов первые годы не пользовался особым авторитетом не только в советской военной элите, в высшем комсоставе РККА, но и за рубежом. Куда более значительные влияния на дела, особенно в военном сотрудничестве с Рейхсвером, в сфере военной разведки оказывал его 2-й заместитель И. Уншлихт. Несомненно, в высшем комсоставе, да и в партийной элите гораздо большее значение имел ставленник Г. Зиновьева, тоже видный комиссар, командарм в гражданскую войну М. Лашевич. Однако доминирующей по влиянию фигурой оставался "неформальный лидер" армии М. Тухачевский. "Позиция Уншлихта по отношению к нашей совместной работе метко охарактеризована Вами, - писал один из руководителей германского военного министерства Ф. Фишер представителю Рейхсвера в СССР Лит-Томсену в январе 1926 г. - Центром тяжести он считает все вопросы снабжения, в то время как мы более всего заинтересованы в том, чтобы вскоре приобрести еще большее влияние на русскую армию, Воздухфлот и флот. Профессор Геллер с благодарностью признает поэтому, что Вы при первом же случае искали через Уншлихта пути к Ворошилову и в особенности к тов. Тухачевскому" (см. Дьякова, Бушуева). Этот фрагмент деловой переписки идеологически независимых ответственных лиц отражает их представление о реальной иерархии "лидеров" Красной Армии: М. Тухачевский, К. Ворошилов, И. Уншлихт. Эти представления характерны были и для руководства русских зарубежных военных организаций, в частности, РОВС. Агент ОГПУ Власов, встречавшийся в октябре 1926 г. В Париже с А. Кутеповым, отмечал, что генерал "интересовался т. Ворошиловым, Тухачевским и крупными военспецами из числа бывших полковников и генералов. Особенный интерес проявлял почему-то к т. Тухачевскому…" (см. Военные архивы).

Суждения о Ворошилове в значительной мере искажены официальной пропагандой, генетически связанной с теми или иными периодами советской истории. Период восхваления "первого маршала", "первого красного офицера", сменился периодом умолчания, а затем и периодом "разоблачений". Думается, что независимо от оценок К. Ворошилова как высшего руководителя Красной Армии, каковым он оставался на протяжении 15 лет, личность эта не была столь проста и однозначна, как она порой представлена в публицистике, поскольку научной биографии К. Ворошилова пока нет. Оставившие воспоминания о нем не всегда были объективны: конъюнктура политической борьбы подчас мешала им быть непредвзятыми. Тем не менее, они, однако, отмечают некоторые, несомненно, присущие К. Ворошилову свойства личности, характера, поведения.

"Биография Ворошилова, - характеризуя его вряд ли достаточно объективно, вспоминал Л. Троцкий, - свидетельствует о жизни рабочего революционера: руководство стачками, подпольная работа, тюрьма, ссылка. Но как многие другие в руководящем ныне слое, Ворошилов был только национальным революционным демократом из рабочих… В февральской революции Ворошилов, как и Сталин, поддерживал правительство Гучкова-Милюкова слава. Это были крайние революционные демократы, отнюдь не интернационалисты... Хотя Ворошилов был из луганских рабочих, из более привилегированной верхушки, но по всем своим повадкам и вкусам он всегда гораздо больше напоминал хозяйчика, чем пролетария. После октябрьского переворота Ворошилов естественно сделался средоточием оппозиции унтер-офицеров и партизан против централизованной военной организации, требовавшей военных знаний и более широкого кругозора… В кругах Ворошилова с ненавистью говорили о спецах, о военных академиках, о высоких штабах, о Москве" (см. Троцкого).

М. Тухачевский, в изложении Л. Норд (см.), дал наркому краткую, но своеобразную оценку: "…Ворошилов, надо сказать, очень дубоват, но у него есть то положительное качество, что он не лезет в мудрецы и со всем охотно соглашается…".

Возможно, более объективными, хотя и чрезвычайно фрагментарными представляются мимолетные впечатления лиц, чье отношение к будущему наркому было политически нейтральным и карьерно-незаинтересованным. "Ярким контрастом Буденному служил присутствовавший в вагоне Клим Ворошилов…, - вспоминал, делясь своими мимолетными впечатлениями, Ф. Шаляпин, - добродушный, как будто слепленный из теста, рыхловатый. Если он бывший рабочий, то это был рабочий незаурядный, передовой и интеллигентный. Меня в его пользу подкупало крепкое, сердечное пожатие руки при встрече и затем приятное напоминание, что до революции он приходил ко мне по поручению рабочих просить моего участия в концерте в пользу их больничных касс. Заявив себя моим поклонником, Ворошилов с улыбкой признался, что он также выпрашивал у меня контрамарки" (см. Шаляпина).

При всей своей приблизительности и "вторичности" оценок характеристики К. Ворошилова представителей русского зарубежья наиболее объективны. Во всяком случае, для того времени. Они не претендуют на адекватность, но, будучи "из вторых рук", отражают некое устойчиво-усредненное мнение о новом наркоме, сложившееся в СССР и перенесенное в русское эмигрантское зарубежье. Так, в одноименном очерке Р. Гуль пишет: "Климентий Ефремович Ворошилов - русский, народный, низовой. И ладно скроен и крепко сшит… Ворошилов весь - безудержность и русская бесшабашность. Сотрудники Ворошилова, бывшие генералы и полковники говорят: "Если Климентий Ефремович вспылит - ураган!". И Ворошилов сам сознается, что "излишне горяч"... Кроме бунтарского темперамента, у военного министра России нет ничего. Простому уму Ворошилова чужды теории и схемы… Ни интеллигентности, ни наследственной культуры у Ворошилова нет… Ворошилов - боевой генерал. Хоть в стратегии и тактике не Бог весть уж как разбирается бывший слесарь, зато в бою в грязь лицом не ударит" (см. Гуля).

Полковник А. Зайцов дает такую характеристику Ворошилову: "Ворошилов - главнокомандующий Красной Армии в случае войны. Военная его подготовка для этой роли уже равна нулю. Заняв пост народного комиссара по военным и морским делам, Ворошилов быстро усвоил внешнюю военную выправку. Он ходит всегда в форме и даже по-светски щеглевато одетым. На парадах носит кубарскую шапку, к которой почему-то всегда питали слабость все деятели русской гражданской войны на обеих сторонах. Научился править автомобилем, лихо выезжает на парады на вороном коне и славится своей стрельбой из винтовки и револьвера. Таким образом, внешняя военная выправка им усвоена полностью, и с этой точки зрения его нельзя спутать со штатскими коммунистами. Вопрос только в том, достаточно ли для будущего главнокомандующего в наше время обладать военной выправкой, быть видным коммунистом, но с багажом общеобразовательной подготовки в размерах 2-х классовой земской школы и военной, приобретенной только на службе (см. Зайцева).

…Кадровые перестановки в номенклатуре военной элиты, сопровождавшие приход К. Ворошилова в руководство Красной Армией, оказались весьма заметными. Они коснулись почти половины ее персонального состава. Прежде всего, фактически была "разогнана" группировка "фрунзенцев". Едва появился новый нарком, как К. Авксентьевский, которому уже с февраля 1925 г. М. Фрунзе, очевидно, рассчитывал передать руководство вооруженными силами Украины, был в ноябре того же года (как отмечалось выше), вроде бы с повышением, отправлен на один из самых дальних и беспокойных участков - командующим Туркестанским фронтом. В феврале 1931 г. К. Авксентьевский был уволен из РККА. Никто не пожелал вспомнить, что он являлся ближайшим другом покойного М. Фрунзе. Всему причиной было пьянство, превратившееся фактически в болезнь. "…Мне стало известно, что тов. Авксентьевский по-прежнему подвержен своей болезни, - срочно с тревогой сообщал Л. Хинчук К. Ворошилову из Берлина 5 января 1931 г. Пострадали и другие давние соратники М. Фрунзе - К. Эйдеман и В. Лазаревич После кратковременного пребывания командующим Сибирским военным округом, в феврале 1925 г. Р. Эйдеман получил должность начальника Военной академии РККА. Оставаясь в этой должности и после смерти своего начальника и покровителя, он, в сущности навсегда утратил непосредственную связь с войсками. Карьера В. Лазаревича, вскоре оказавшегося на преподавательской работе, к 1927 г. фактически завершилась, и он был также окончательно исключен из номенклатуры военной элиты. Подобно ему во второй половине 20-х годов исчез из поля зрения и П. Каратыгин.

Был удален из номенклатурной военной элиты один из самых главных и авторитетных оппонентов М. Тухачевского, М. Фрунзе, С. Каменева, по военно-политическому влиянию и номенклатурной значимости "фигуру № 2" - командующий Вооруженными силами Украины и Крыма А. Егоров. Выше отмечалось, что уже с февраля 1925 г. М. Фрунзе намеревался "отобрать" у А. Егорова УВО и поставить на его место К. Авксентьевского. Не исключено, что это намерение Фрунзе успел осуществить до своей кончины. И его отставка с этой должности стала состоявшимся фактом уже к вступлению в должность К. Ворошилова. А. Егоров был направлен сначала в Китай военным атташе, а затем переведен в военный отдел ВСНХ. Иными словами, фактически "изъят" из армии.

В 20-е годы представления советской общественности о личности А. Егорова были несколько искаженными, благодаря фальсификации его биографии в центральном военном ведомстве. Еще в начале 1919 г. В газете "В пути", издавашейся в поезде Председателя РВСР, появилась статья о только что назначенном командарме-10 А. Егорове. В ней говорилось о том, что он рабочий, участник революционного движения с 1904 г., чуть ли не самоучка, который, едва окончив Казанское военное училище, ушел из армии, был артистом, грузчиком, молотобойцем, а призванный с началом "империалистичской войны" в армию, дослужился до чина подполковника и организовывал солдатские комитеты после Февраля 1917 г.

Впрочем, А. Егоров был прекрасным боевым офицером. Он начал 1-ю мировую войну в чине штабс-капитана и закончил полковником. Воевал с охотой и отважно: два тяжелых ранения, три контузии, шесть орденов и Георгиевское оружие - красноречивые свидетельства его доблести и мужества (см. Ненарокова).

…Назначение К. Ворошилова на должность наркома и свою отставку с поста командующего Вооруженными силами Украины и Крыма А. Егоров воспринял весьма болезненно. "Накануне назначения Ворошилова, - показывал на следствии А. Егоров, - я беседовал с Буденным, который, так же как и я, был резко враждебно настроен к Ворошилову, считая его назначение неправильным, а мое удаление из РККА - ударом и по нему лично".

Хотя следственные показания, особенно для 30-х годов, являются документами, мягко говоря, весьма специфичными, требующими очень "осторожного" обращения с ними, учитывая особые обстоятельства, в которых они возникали, в данном случае, они, в основном, отражали общеизвестные представления о личных связях, симпатии и антипатии, соперничестве "генералов" между собой.

"Было какое-то озлобление Буденного в отношении Ворошилова, воспоминал далее А. Егоров о ситуации осенью 1925 г. после смерти М. Фрунзе. - Дело дошло до такого положения, когда Буденный прямо сказал, что не допустит, чтобы Ворошилов был наркомом и что он готов скорее его убить, чем согласиться с этим назначением". Объясняя эти конфиденциальные разговоры, А. Егоров пояснял: "С Буденным меня связывала старинная дружба еще с 1919 года по Царицыну. Вся наша последующая работа до конца гражданской войны проходила под знаком полной гармонии в личных отношениях…".

А. Егоров говорил также о том, что с 1926 г. к их "группировке" присоединился П. Дыбенко. "Дыбенко называл Буденного "генералом без армии", "неудачным Мюратом", что еще более настраивало Буденного против Ворошилова... Так, на протяжении 1925-1927 гг. сложилась наша "тройка"…", - писал А. Егоров. Признания А. Егорова подтверждал и П. Дыбенко. "После смерти Фрунзе встал вопрос о новом наркоме, и вновь возникла борьба между различными группировками в армии за продвижение на этот пост своих кандидатов... К этому же времени (1925-1926 гг.) относится мое сближение с Егоровым и Буденным... Моя поддержка Егорова и Буденного сблизила нас… нас даже называли в армии триумвиратом". Вспоминая свои отношения с названными "генералами", П. Дыбенко отмечает: "Будучи в Москве, я посещал Егорова на его квартире, либо встречался с ним у Буденного…". По словам П. Дыбенко их сближали с С. Буденным и А. Егоровым соображения военно-политические. "В период 1926 года сложилась наша группа и мы начали подбирать своих сторонников в армии вначале под флагом групповой борьбы против Ворошилова…". В эту группировку вошел еще один их старый соратник - М. Левандовский, а затем Н. Каширин. По-прежнему близкие приятельские отношения сохранялись у С. Буденного со своими соратниками и командирами из 1-й Конной армии. "Летом 1925 года, - вспоминал один из кавалерийских начальников, - на квартире Горячева была выпивка по случаю возвращения Тимошенко из Венгрии. Присутствовали Буденный с его первой женой, Тимошенко, Горбачев, Сакен и я…". По свидетельству арестованной в 1938 г. жены маршала А. Егорова, Г. Цешковской, у С. Буденного "собирались соратники по Конной армии, ветераны походов во времена гражданской войны: Апанасенко, Косогов, Тюленев, Щаденко, Тимошенко, Городовиков, Кулик". Г. Егорова-Цешковская обращала внимание на "тщеславие, наигранную позу, стремление быть на виду, ревность ко всему молодому, обгоняющему их", считая все эти качества "характерными чертами этой компании. Возглавлял ее (группу) Семен Михайлович Буденный. Он, как в зеркале, отражал в себе все недостатки и достоинства каждого из них и оберегал каждого человека от всякого рода посягательств". Я знаю Семена Михайловича с 1920 года как человека приятного, веселого, себе на уме, как человека честолюбивого, тщеславного, человека позы и некоторой доли актерства" (см. "Судьбы генеральские…").

В 20-е годы в достаточно близких приятельских отношениях с А. Егоровым, своим бывшим непосредственным начальником по Южному (в 1919 г.) и Юго-Западному (в 1920 г.) фронтам, находился И. Уборевич. Оба "генерала", приятельствовавшие, несмотря на значительную разницу в возрасте, в шутку называли друг друга "свояками". Это потому, что были женаты на близких между собой подругах. Наконец, их связывало и общее покровительство, которое им оказывал И. Сталин. И. Уборевич, при всех своих природных военных дарованиях, считался "креатурой" И. Сталина. "Командармом 13 только что назначен Уборевич, которому Сталин вполне доверяет и которого сменять не собирается", - писал Н. Крестинский В. Ленину в июле 1920 г. (см. В. И. Ленин. Неизвестные документы. 1891-1922. С. 353). Равнозначная негативная политическая репутация А. Егорова и И. Уборевича, сложившаяся у партийной и советской общественности к 1921 г., в весьма значительной степени ставила их в зависимость от политического "протежирования" И. Сталина.

М. Тухачевский был назначен начальником Штаба РККА еще до 6 ноября 1925 г., когда ЦК РКП (б) и ЦИК приняли решение о назначение К. Ворошилова и тот был поставлен перед уже сложившейся ситуацией. Тухачевский был "креатурой" М. Фрунзе, поэтому все последующие действия высшего политического руководства и действовавших с его ведома ОГПУ и наркомата в отношении М. Тухачевского оказываются вполне логичными. Они шли, как представляется автору, в нескольких направлениях.

Смерть М. Фрунзе снимала своеобразный "мораторий" на агентурную разработку слухов о "заговоре в Красной Армии". Первым результатом этого было вышеотмеченное смещение В. Гиттиса с должности командующего ЛВО; вторым - агентурное наблюдение за М. Тухачевским. Уже в декабре 1925 г. секретный агент ОГПУ Овсянников информировал руководство о том, что "в настоящее время среди кадрового офицерства и генералитета наиболее выявилось 2 течения: монархическое… и бонапартистское, концентрация которого происходит вокруг М.Н. Тухачевского". Вскоре тот же агент уже называл ряд командиров РККА из бывших офицеров, "которые якобы входили в кружок Тухачевского", который стали называть "бонапартистским". С 1926 г. было выделено специальное наблюдательное "дело Тухачевского" для агентурного наблюдения "кружка бонапартистов". В связи с его разработкой в качестве секретных агентов начали привлекаться к негласному сотрудничеству с ОГПУ некоторые сослуживцы М. Тухачевского. Так в 1926 г. из Управления Ленинградского военного округа в Оперативное управление Штаба РККА был переведен Д. Зуев, уже являвшийся секретным сотрудником ОГПУ. Вероятно, сам М. Тухачевский способствовал этому переводу, поскольку Д. Зуев, будучи весьма образованным специалистом и способным человеком, находился в близких приятельских отношениях с А. Зайончковским и Н. Какуриным, а через них и с самим М. Тухачевским. Д. Зуев стал одним из активных "секретных сотрудников", приставленных к М. Тухачевскому и поставлявших информацию о начальнике Штаба РККА.

В составе "бонапартистского кружка" М. Тухачевского встречаются фамилии А. Виноградова, Н. Какурина, И. Троицкого, А. Зайончковского, А. Готовского, В. Готовского, Н. Соллогуба, Д. Зуева, А. Де-Лазари. Н. Какурин добаваляет: "Колесинский, Эстрейхер-Егоров, Гай, Никонов, Чусов, Ветлин, Кауфельдт". …Вернувшийся из Турции в 1925 г. И. Троицкий, вспоминал, касаясь "бонапартистского кружка" М. Тухачевского: "…Я восстановил связи с Тухачевским и Какуриным. У Тухачевского я сделался частым гостем. У него собирались почти каждый день... За период 1926-1930 гг. я являлся агитатором достоинств Тухачевского. Восхвалял при всех удобных случаях его таланты…". Отвергая подозрения в конспиративных антигосударственных замыслах участников встреч, арестованный в 1930 г. И. Троицкий заявлял: "О какой-либо политической группировке не было и речи, но все члены компании молча соглашались друг с другом, что центром объединения является Тухачевский и его политическое будущее" (см. Военные архивы России).

"Застольный" характер дружеских общений располагал к "раскованности" и словесным вольностям. Весьма характерно в этом отношении "признание" одного из друзей М. Тухачевского и завсегдатаев застолий Г. Гая. Обращаясь к Г. Ягоде он каялся, что "совершил весьма тяжелое, ужасное преступление перед партией - тов. Сталиным, будучи выпивши, в частном разговоре с беспартийным сказал, что "надо убрать Сталина, все равно его уберут"... Перебороть окончательно влияние товарищей, влияние шушукающей среды, я не мог. И вот вырвало все это по адресу вождя партии, по адресу тов. Сталина, в такой гнусной форме и словах… Осознав всю глубину совершенного мною преступления, я хочу окончательно и бесповоротно порвать с товарищами и средой, которые оказывали на меня влияние…". Трудно сказать с определенностью, кого конкретно имел в виду Г. Гай под "товарищами" и "средой", однако совсем недавно в числе таковых были М. Тухачевский, Н. Какурин, И. Троицкий, А. Колесинский, Ф. Кауфельд и другие частые посетители квартиры М. Тухачевского, Н. Какурина или самого Г. Гая. И, хотя вышецитированные строчки из письма Г. Гая относятся к ноябрю 1935 г. И написаны им вскоре после ареста, его пьяные рассуждения, возможно, отчасти, отражают содержание бесед у М. Тухачевского. "…Михаил Николаевич говорил…, - сообщал Н. Какурин на допросе в начале октября 1930 г. - что рука фанатика для развязывания правого уклона не остановится и перед покушением на жизнь самого тов. Сталина…". По мнению Н. Какурина, "говоря в качестве прогноза о фанатике, стреляющем в Сталина, Тухачевский просто вуалировал ту перспективу, над которой он сам размышлял в действительности". Известно, что А. Енукидзе был связан узами личной дружбы с М. Томским. Они были к тому же соседями по квартирам в Кремле. Возможно, именно от А. Енукидзе узнал М. Тухачевский о стычке между М. Томским и И. Сталиным еще в 1928 г., когда в пылу ссоры М. Томский пригрозил И. Сталину, что застрелит его (см. Ягоду). Так это было или нет, но застольные и обычные приятельские разговоры, особенно в обстановке обострения военных и политических проблем страны в 20-е годы среди лиц, окружавших М. Тухачевского, бывали порой достаточно откровенны и политически заинтересованными. Сам М. Тухачевский в кругу близких людей, порой нарочито откровенно демонстрировал свое отношение к политической ситуации, кадровым перестановкам в военном руководстве, выражал свое мнение.

Впрочем, наблюдение за поведением М. Тухачевского осуществлялось и вполне легально. В 1926 г. происходит ряд кадровых перестановок среди ответственных сотрудников М. Тухачевского по Штабу РККА, видимо, тех из них, которые фактически не выполнили своих функций секретных сотрудников ОГПУ и не дали никаких сведений о своем начальнике, были заменены на более "удобных" в этом отношении и "полезных". 16 декабря 1926 г. начальник 2-го (Организационнно-мобилизационного) управления Штаба РККА С. Венцов-Кранц был смещен со своей должности без назначения, "для особых поручений при Председателе РВС СССР" (эта формулировка часто скрывала "опальное" состояние офицера и генерала). Вместо него на освободившуюся должность был назначен Н. Ефимов, "человек Ягоды", "проверенный" и "преданный". Назначение Н. Ефимова на должность начальника 2-го Управления Штаба РККА в конце 1926 г. означало совершенно "легально" приставить к М. Тухачевскому "наблюдателя из ОГПУ". Не исключено, что аналогичные соображения играли роль и при замене в должности начальника Научно-уставного отдела Штаба РККА с 1 ноября 1925 г. "ветерана" 5-й армии и "креатуры" М. Тухачевского А. Лапина на В. Меликова. В.А. Мелихов в Красной Армии с 1918 г. Служил в комиссариате Всероглавштаба, затем на командных должностях. В 1919-1920 гг. - помощник начальника оперативной части Полевого штаба РВСР, в июне-августе 1920 г. окончил Военную акадению РККА. С начала 1925 г. заместитель начальника управления по исследованию и использования опыта войн Штаба РККА.

Сразу после назначения К. Ворошилова новым Председателем РВС СССР и Наркомом должностные М. Тухачевского как начальника Штаба РККА по существу начали постепенно, но неуклонно сужаться. В его компетенции оставалось все меньше и меньше сфер контроля, управления армейскими процессами и меньше рычагов влияния на них. Одновременно 13 ноября 1925 г. из структуры Штаба РККА были выведены Инспекторат и Управление Боевой подготовки. Именно те структурные элементы, за включение которых в состав Штаба РККА М. Тухачевский вел острые дискуссии в 1924 г. с оппонентами, особенно с А. Егоровым (см. ранее). Вскоре после назначения на должность М. Тухачевский обнаружил и фактическое изъятие из-под его подчинения 4-го (Разведывательного) Управления Штаба РККА. 31 января 1926 г. в докладе наркому М. Тухачевский выражал свое возмущение этим фактом.

"Я уже докладывал Вам словесно о том, что Штаб РККА работает в таких ненормальных условиях, которые делают невозможной продуктивную работу, а также не позволяют Штабу РККА нести ту ответственность, которая на него возлагается положением. Основными моментами, дезорганизующими работу Штаба, являются:

а) фактическая неподчиненность Штабу РККА Разведупра и

б) проведение (оперативно-стратегических и организационных) мероприятий за восточными границами помимо Штаба РККА, через секретариаты Реввоенсовета.

Такая организация, может быть, имела смысл при прежнем составе Штаба, когда ряд вопросов особо секретных ему нельзя было доверять".

Выражая резкое недоумение по поводу недоверия новому составу Штаба РККА, его начальник, М. Тухачевский заявлял: "Штаб РККА не может вести разработки планов войны, не имея возможности углубиться в разведку возможных противников и изучить их подготовку к войне по первоисточникам. В этих уловиях Штаб и в первую очередь его начальник, ведя нашу подготовку к войне, не может отвечать за соответствие ее предстоящим задачам... Если, например, Штаб РККА подготовит наше стратегическое развертывание ошибочно, если все преимущества перейдут на сторону противника, то мы рискуем величайшими поражениями... Естественно, всех собак будут вешать на Штаб РККА, но по существу, при настоящих условиях, он не может нести за это полной ответственности".

М. Тухачевский выражал возмущение и категорически заявлял в связи с вышеизложенным: "…В нынешних условиях я считаю свое положение ложным и организацией изучения противника не занимаюсь и при всем желании не могу заниматься".

Особое внимание наркома М. Тухачевский обратил на вредную практику проведения "оперативных мероприятий помимо Оперупра и Штаба РККА".

"Здесь положение еще хуже, - указывал начальник Штаба. - Если Разведупр дает Штабу РККА хотя бы сухие выводы (которые не всегда удовлетворяют Штаб), то благодаря вышеуказанной работе, проводимой тайно от Штаба РККА, руководящий состав последнего, в силу объективного ходя вещей, постоянно вводится в заблуждение. Ибо, если Разведупр говорит о том, что делается у противников, секретариаты, ведущие зарубежную работу, скрывают это". В доказательство порочности и опасности такого рода практики М. Тухачевский обратил внимание К. Ворошилова на конкретный и весьма симптоматичный факт.

"В ночь с 22-го на 23-е января сего года, по Вашему личному приказанию, Зам. Нач. Штаба РККА тов. Пугачев сделал ряд распоряжений по производству демонстрации к Маньчжурской границе. Штаб к этому не был подготовлен. В курсе происходящих событий он не был. Тов. Уншлихт запрашивал меня, что можно было бы сделать для демонстрации, но лишь в предварительном порядке, не посвящая в подробности обстановки. Никаких указаний Штаб не получал, а сам вести подготовки не мог, ибо полностью оттерт от такого рода работы. В результате получилась запоздалая демонстрация. Если бы Штаб РККА действительно выполнял работу, которую он должен выполнять, то еще 17-19 января он сделал бы необходимые приготовления, не вызывая со стороны войск каких-либо подозрений. Те замечания, которые Вы сделали т. Пугачеву, по существу более всего касаются той организационной неразберихи, которая установлена, а в частности и Вашего секретариата (по части Китая)".

Таким образом, проблема уже выходила из рамок организационно-функциональных трений, а становилась проблемой боевой практики. Причины пока еще небольших "провалов" в ней уже начала "сваливать" на Штаб РККА, на его руководство, в том числе и в первую очередь - на М. Тухачевского. В этом же докладе М. Тухачевский в достаточно решительной, жесткой и категоричной форме излагал свои требования и условия.

"…Прошу установить подчинение Разведупра по вопросам агентуры Штабу РККА и РВС СССР на следующих основаниях:

1. В пределах поставленных Штабом РККА задач - начальник Разведупра непосредственно подчиняется начальнику Штаба РККА как по вопросам сети агентуры, так и по личному составу.

2. В объеме заданий РВС СССР Начальник Разведупра непосредственно подчиняется Заместителю председателя Реввоенсовета, коим, сверх того, контролируется вся агентурная работа, в частности и работа по заданиям Штаба РККА.

Вполне понятно, что непосредственные, тесные отношения РВС с Разведупром должны сохраниться, но Штаб в области своих заданий должен действительно иметь в своем распоряжении Разведупр".

В случае неприятия указанных требований и условий М. Тухачевский видел один выход:

- назначение более авторитетного начальника Штаба РККА, которому сочтено будет возможным подчинить Разведупр;

- организационное изъятие Разведупра из состава Штаба РККА и непосредственное его подчинение РВС. Штаб будет органичиваться выработкой заданий;

- подбор более авторитетного состава Штаба РККА;

- изъятие из ведения Штаба РККА подготовки войны на восточных фронтах и полное сосредоточение всех этих вопросов в Вашем секретариате" (РГВА. "Маршал М.Н. Тухачевский…". Л. 2, 4).

В заключение своего доклада М. Тухачевский писал: "После тщательного изучения затронутых выше вопросов, я должен с полным убеждением доложить о решительной невозможности продолжать работу в вышеочерченных условиях. Мы не подготовляем аппарата руководства войной, а систематически атрофируем его созданием кустарности взаимоотношений и превращением Штаба РККА в аполитичный орган" (см. РГВА. "Маршал М.Н. Тухачевский…". Л. 2, 4).

18 февраля 1926 г. из Штаба РККА была изъята мобилизационная работа и передана в ГУРККА в связи с определенными "реорганизационными мероприятиями".

22 июля 1926 г. из Штаба РККА было изъято и передано в ГУРККА Военно-топографический отдел.

Сужение функциональных возможностей Штаба РККА, осуществленное в результате указанного выше перераспределения функций Штаба РККА и ГУРККА, вполне естественно привело к конфликту между этими двумя структурами и между лицами их возглавлявшими - М. Тухачевским и С. Каменевым. По мнению М. Тухачевского, Штаб РККА утратил возможность планировать и направлять деятельность всех центральных управлений наркомата по военным и морским делам. Кроме того, претензии и требования, изложенные М. Тухачевским в его докладной от 31 января 1926 г. по вопросу взаимодействия и подчиненности Разведупра Штаба РККА и начальника штаба были проигнорированы. По-прежнему Штаб РККА и его начальник были лишены прямого доступа к материалам военной разведки. Обо всем этом М. Тухачевский написал в письме наркому К. Ворошилову 8 мая 1927 г. М. Тухачевский считал, что в результате сложилась ненормальная обстановка, полагая, что Штаб РККА фактически отстранен от участия в подготовке страны к обороне, а вместо него сложилась определенная группа лиц внутри секретариата наркомата, которая, по существу и выполняла функции Штаба. Теперь, 8 мая 1927 г. М. Тухачевский делал вывод еще более определенный, чем в его январском письме 1926 г. "Мое дальнейшее пребывание на этом посту (начальника Штаба РККА. - С.М.), - заключал он, - неизбежно приведет к ухудшению и дальнейшему обострению сложившейся ситуации" (см. РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 155. Л. 19-21). Таким образом, М. Тухачевскому, фактически лишенному реальной власти, было оставлено лишь "почетное" наименование - "начальник Штаба РККА". В таковых обстоятельствах и в это же время был проведен ряд кадровых перестановок и увольнений из Красной Армии, коснувшихся друзей, соратников и "креатур" М. Тухачевского в войсках. В 1926 г. был переведен на преподавательскую работу в Военно-политическую академию с должности помощника начальника ВВС РККА Н. Соллогуб. 2 февраля 1926 г. С должности помощника командующего Западным военным округом на ту же в Приволжский военный округ был переведен А. Павлов. Это было явное понижение. В июне 1926 г. С должности командира 16-го стрелкового корпуса был перемещен начальником одного из управлений в Штаб РККА И. Блажевич. В сентябре 1926 г. из РККА неожиданно был уволен инспектор кавалерии Украинского военного округа Г. Армадеров и др. Все эти люди так или иначе были связаны с М. Тухачевским и с военно-политическими процессами 1923-1924 гг. Меры принятые в их отношении в завуалированной форме означали "мягкие репрессии". Возникает вопрос: почему же политическое руководство, почти не скрывая своего недоверия, не отправило в отставку и М. Тухачевского уже в 1926 г.?

Свою роль сыграли в совокупности, прежде всего: продолжавшаяся с обострением внутрипартийная борьба, сложная социально-политическая обстановка внутри страны и, наконец, так называемая "военная тревога" 1926 - 1927 гг.


3. "Военная тревога" 1926-1927 гг. и советская военная элита

1923 год - своеобразный рубеж, который фактически завершал период некой эйфории в ожидании грядущей Мировой Революции, и начиналось время, наполненное драматизмом поисков и частых смен направлений внешней политики СССР.

"Неудача германской революции ударила по "индустриалистам", - вспоминал эту ситуацию находившийся в гуще проблем советского внешнеполитического ведомства Г. Беседовский. - Снова начались разговоры о том, что правильным путем социальной революции в Европе является путь через аграрные Балканы в Италию и что надо революционизировать крестьянские массы. Появилась идея организации и расширения "крестинтерна", то есть крестьянского Интернационала, как впомогательного орудия Коминтерна. Но это "аграрное" направление продолжалось недолго. Оно было отодвинуто на задний план открытием нового слабого пункта в европейской капиталистической системе - Англии... Коминтерн срочно разрабатывал новые маршруты революции. Англии отводилась в них центральная роль. Основное направление удара намечалось по английским колониям и Китаю" (см. Г. Бесседовского).

…Крупнейший специалист по истории и географии Востока генерал-лейтенант А.Е. Снесарев на своих лекциях в Военной академии РККА еще в 1920-1922 гг. говорил будущим "красным генштабистам": "…Со времен Петра Великого Россия неуклонно продвигалась к теплым морям и Индийскому океану. На пути у русских всегда стояли англичане... В XIX веке путь к Персидскому заливу и теплым морям, имеющий для нас большое значение, снова постоянно преграждали англичане. Чтобы открыть этот путь, мы вели несколько войн в Персии и Центральной Азии, но за нашими противниками всегда стояла Британская империя. Точно так же Британия старалась лишить нас плодов наших побед на Балканах.

…Цель советской революции в мировом масштаба - освободить угнетенные народы от империалистической эксплуатации, и особенно принести свободу народам Востока. Если мы хотим принести свободу народам Азии, мы должны подорвать власть британского империализма. Он по-прежнему остается смертельным врагом этих народов, так же как и нашим врагом. В этом заключается ваша задача…" (см. Бармина).

Высказанные А. Снесаревым соображения перекликаются с рассуждениями М. Тухачевского, его идеями "революционной войны" и четко выраженными им (о чем далее в тексте) геостратегическими представлениями. Они перекликаются и с мыслями полковника Генштаба Н. Какурина. Все эти офицеры старой русской армии, так или иначе, видели в идее "мировой социальной революции" мощное оружие, с помощью которого России (не имеет значения, какой России) удастся, наконец, разрешить давние русско-британские геополитические и геостратегические противоречия в свою пользу.

Международная ситуация, характеризовавшаяся крушением надежд на скорую революцию в Германии и Европе; геостратегическая обстановка, обусловленная необходимостью развития тесных и всесторонних связей СССР с Германией; неизбежность в этих целях победоносной войны против Польши; напряженная настороженность в отношении "главного врага" "мировой революции" - Великобритании - все это требовало от советской военной элиты выработки общей геостратегической и геополитической концепции, военной доктрины, учитывавшей все вышеуказанные и иные факторы.

С 1923 по 1924 гг. официальной стратегической доктриной Красной Армии являлись фактически геостратегические и оперативно-стратегические взгляды и позиции М. Тухачевского. Это его теория "революции извне" и "стратегия сокрушения", а также теория "таранной стратегии" на основе "последовательных операций" (на опыте германского наступления на Париж в 1914 г. и советского наступления М. Тухачевского на Варшаву в 1920 г.). Однако, крушение надежд на германскую революцию 1923 г. И обнаружившаяся небоеспособность Красной Армии, требовавшая серьезных ее реформ, вынуждали политическое и военное руководство СССР оставить надежды на ближайший революционный кризис на Западе и разработать общую геостратегическую концепцию. М. Тухачевский и его сторонники так определяли основы этой концепции.

Она строилась на определенной М. Тухачевским уже в 1924 г. "стратегии организации", учитывала итоги 1-й мировой войны и те выводы, которые делались в зарубежной (в частности, немецкой) военной мысли, и переносила акцент в решении оборонных и геостратегических проблем на так называемую "маневренную" организацию использования военного потенциала страны. При этом предполагалось исходить из геостратегических целей, последовательно встававших перед государством. В концепции обращалось внимание на органическую связь геополитического положения государства и страны (в данном случае СССР) и геостратегических задач и целей, вытекающих из этого положения.

Анализируя причины поражения России в 1-й мировой войне, как и поражения Германии, М. Тухачевский ссылался и на исследования военного министра генерала Гренера. Он считал, что если "Англия, несмотря на весь блеск германской сухопутной стратегии, показала себя более дальновидной в военном отношении", определив, исходя из своего островного положения, свои главные усилия на "создании мощной морской орагнизации". Она приняла, таким образом, такую стратегию организации, которая "вполне соответствовала тем задачам, которые перед Англией вставали и которые она, в конечном счете, блестяще разрешила". Германия же и Россия допустили в этом отношении фундаментальный просчет. Их геополитическое положение порождало стратегические цели континентального, а не "морского" характера. Для их достижения и Германии, и России нужна была мощная армия, а не флот, выполнявший второстепенную, вспомогательную роль.

Ссылаясь на мнение Гренера, М. Тухачевский считал, что "Вильгельм сделал крупную ошибку, что такие громадные средства истратил на морской флот, а не на сухопутную армию" (см. "На борьбу с "лимитрофами"). "Если бы мощь сухопутной германской армии была подготовлена в большем масштабе, а это было вполне возможно, то исход осенней кампании 1914 года во Франции мог бы окончиться для последней полным крахом, что предрешило бы и исход войны".

По мнению М. Тухачевского, "царская Россия шла по пути Германии… Империалистические мечтания заставили ее строить непомерно сильный флот, в то время как армия, которой предстояло решать основные задачи войны, была недостаточно вооружена и совершенно не обеспечена промышленностью в военном отношении". Исходя из этого опыта, М. Тухачевский считал, что и для СССР, как континентальной державы, следует определить в качестве основополагающей "континентальную" геостратегическую концепцию (см. Тухачевского. Стратегия организации).

"Мы находимся в положении прямо противоположном Японии и Англии. Морскими операциями даже самых мощных мировых империалистов нельзя нарушить ни нашей экономической, ни политической целостности. У нас нет такой внутренней коммуникации, которой могли бы угрожать морские флоты противника... Морской флот (для СССР) играет чисто вспомогательную роль при выполнении наших операций. Сухопутная армия и Воздушный Флот - вот основные киты, на которых фактически зиждится наша оборона страны" (см. стенограмму заседания РВС СССР с командующими… С. 55-56). В сущности, это был радикальный поворот в геостратегической ориентации: со времен Петра Великого Россия была определена "морской державой", и безуспешно пыталась бороться с Британией за "владение морем", обрести выход на морские просторы Средиземноморья и Атлантики.

Геостратегическая "континентальная" концепция М. Тухачевского определяла и иерархию "партнеров" и "противников" СССР и Красной Армии: во-первых, это "лимитрофы" - Польша, Румыния, страны Балтии, Финляндия; во-вторых, более серьезные противники, обеспечивающие поддержку "лимитрофам" - Великобритания и Франция. В качестве же потенциальных "друзей" и "союзников" М. Тухачевский видел Германию, с которой у СССР были общие антипольские интересы, Италию и Венгрию.

В дискуссии, продолжавшейся с 1924 по 1928 гг., в качестве оппонирующей была выдвинута в сущности традиционная геостратегическая концепция, являвшаяся частным проявлением концепции "владения морем". Она была разработана представителями русского морского Генерального Штаба, оставшимися в рядах РККФ - М. Петровым, Жерве, Н. Игнатьевым, Н. Власьевым, А. Тошаковым. Они получили определенную поддержку у командующего ВМС РККА Р. Муклевича. Эти видные представители морских сил Красной Армии выдвигали свои аргументы, также ссылаясь на военно-исторический опыт дореволюционной России, отстаивая концепцию, что СССР, как и раньше, это, прежде всего, морская держава, и делая из этого соответствующие выводы.

В частности, М. Петров справедливо указывал на фундаментальные стратегические просчеты российского политического и военного руководства, начиная еще с первой половины XIX в., недооценивавшего стратегическую значимость "проливов" и Константинополя, в частности, в период 1-й мировой войны. М. Петров и его единомышленники утверждали, и не без основания, что главным противником в геостратегическом плане для России и СССР являлась и является Великобритания. Задачи флота определялись стремлением на "океанский простор", "на широкие морские пути". А так как всеми выходами из русских вод владели другие государства, то нужно было эти выходы захватить.

Оппоненты сторонников "владения морем" из числа молодых флотских командиров, поддерживали точку зрения М. Тухачевского и Штаба РККА. Они считали, что, в отличие от положения царской России, "Советское правительство вынуждено иметь военно-морскую силу исключительно для защиты завоеваний Октября, а не с целью агрессивных намерений, а также в числе своих вероятных противников имеет коалицию, возглавляемую государством, обладающим первоклассным надводным флотом…". Сторонники "континентальной" геостратегической концепции (М. Тухачевский, из моряков - И. Лудри, К. Душенов, Кожанов и др.) считали, что в случае войны судьба Советского государства, а значит и пролетарской революции, будет решаться на сухопутном фронте войны, следовательно, морское направление по отношению к сухопутному явится лишь вспомогательным" (см. Якимычева).

Впрочем, дискуссия по проблеме "геостратегической концепции" - "континентальной" или "владения морем" - продолжалась с 1924 по 1928 гг., поскольку в указанный промежуток времени советское правительство и военное руководство не исключало возможности придерживаться перспектив (хотя бы отчасти) "владения морем". Имел место и расчет на возвращение Францией большого надводного флота, уведенного врангелевскими адмиралами в 1920 г. в Бизерту.

…Таким образом, в мае 1928 г., после вышеупомянутой дискуссии в Штабе РККА, была принята за основу геостратегическая "континентальная" концепция М. Тухачевского.

Однако в среде самих сторонников "континентальной" геостратегической концепции не было единства, и весьма острые стратегические расхождения обнаружились уже в 1926-1927 гг., вылившись особенно наглядно в идейное и политическое противоборство М. Тухачевского и профессора А. Свечина.

С 1924-1925 гг., он был солидарен с М. Тухачевским и придерживался, как и последний, "континентальной" стратегической концепции. Он также отталкивался от опыта 1-й мировой войны. Он мотивировал свою точку зрения также и теми соображениями, что наши флоты не имеют прямого выхода к крупным водным пространствам, что флот - оружие дорогое. Подобно М. Тухачевскому, А. Свечин считал, что русская армия "могла бы сравниться по технике с германской только в случае нашего отказа от постройки линейного флота; последний в условиях чрезвычайно невыгодного расположения русских портов в глубине оперативных задворок морей, лишенный надлежащего базирования, был обречен на бездействие. Однако после Цусимы и первой революции мы вновь начали строить корабли, что отвлекло крупную часть сумм, ассигнуемых на оборону, и еще более существенную часть нашей еще более слабой промышленности" (см. Знамя, 1990. № 2. С. 175).

Рассматривая очертания будущей войны, А. Свечин считал, что сложившаяся Версальская система нестабильна, что она была создана в интересах, прежде всего, Франции, всегда стремившейся к созданию неустойчивых образований на своих границах и в целом в Европе. Франция, таким образом, является определяющей геостратегической "фигурой" международных отношений, провоцирующей грядущую войну, где активнейшую роль сыграет Германия.

Учитывая всю совокупность геостратегических обстоятельств, в которых оказалась Россия-СССР, и ее внутреннее слабое экономическое состояние, техническую отсталость, требуется, по мнению А. Свечина, придерживаться "оборонительной доктрины" для Красной Армии, отказаться от "стратегии сокрушения", отдав предпочтение выработке навыков оборонительной боевой подготовки.

Исходя из материально-технических возможностей РККА в 20-е годы, А. Свечин спасение СССР видел в его пространственно-климатических условиях, позволяющих "истощать" возможности противника, втягивая в глубь территории страны. На этой почве и обострились идейные противоречия между А. Свечиным, М. Тухачевским и той частью старых "генштабистов", которые придерживались концепции "стратегии сокрушения" - Брусилов, Алексеев и др.

Таким образом, обострившаяся дискуссия по принципиальным стратегическим вопросам корнями своими уходила в дореволюционный период. Однако оказавшийся на "вершине" одного из полюсов дискуссии М. Тухачевский придавал академическому спору явно политический смысл. Особенно с 1926 г., когда была впервые издана книга А. Свечина "Стратегия", где неоднократно подвергалась критике стратегия сокрушения, в частности, и на примерах германского наступления на Париж в 1914 г., и наступления М. Тухачевского на Варшаву в 1920 г. (см. Свечина)

1 мая 1927 г. центральная партийная газета "Правда" поместила статью А. Свечина "Военное искусство в будущей войне", в которой автор, вновь касаясь варшавской операции М. Тухачевского и Красной Армии в 1920 г., оценил ее как "злоупотребление революционными лозунгами". Статья эта появилась как своего рода реакция военного специалиста на переворот Чан-Кай-ши (апрель 1927 г.).

Военная помощь китайской гоминдановской революции многочисленными военными советниками с В. Блюхером (Галиным) во главе - они фактически и осуществляли оперативно-стратегического руководство китайскими "революционными армиями" - представляла собой ничто иное, как реализацию на практике идей М. Тухачевского, его доктрины "революции извне", ее лозунга - "движение на выстрелы". В перевороте Чан-Кай-ши усматривалось полное крушение этой доктрины: оказание помощи "революционной армии" Китая, доведение этой армии до победы советским "генералом" В. Блюхером и его товарищами, обернулось не торжеством "социальной революции", а ее крушением - "бонапартизмом".

Однако был еще важный фактор, один из основополагающих всей геостратегической ориентации советской военной элиты - польский.

…Варшавская катастрофа была сильнейшим ударом для М. Тухачевского. Он глубже других "революционных генералов" осмыслил свой драматичный боевой опыт сражения под Варшавой, и острее ощущал потребность боевого реванша. И подходящие для него ситуации возникали, начиная с 1922 г. не раз: летом-осенью 1923 г., в конце 1924 г. Именно тогда в связи с встречным стремлением главнокомандующего Рейхсвером генерал-полковника Г. фон Секта сначала на уровне внешнеполитических ведомств в Германии и СССР, а затем ведомств военных была предпринята попытка подготовки совместной войны против Польши. И действительно, уже весной повсеместно на западных рубежах СССР, на съездах Советов, прошедших в мае 1925 г. В Белоруссии, на Украине, в Молдавии, господствовало торжественно-агрессивное настроение и звучали недвусмысленные, вызывающие лозунги и призывы.

"Мы не требуем, - говорил председатель молдавского ЦИК Старый на 9-м Всеукраинском съезде Советов в мае 1925 г., - маневров корпуса Котовского на левом берегу Днестра, но мы выражали непременное желание, чтобы правительство заявило румынским насильникам, что Бессарабия является неотъемлемой частью Советской республики. Тов. Котовский, командир кавалерийского корпуса, говорит о готовности Красной Армии в любой момент прийти по призыву рабочих и крестьян на помощь братскому населению Бессарабии от насилий румынских бояр" (см. Красная Звезда, 1925. 7 мая. № 102).

М. Тухачевский, в то время командующий Западным военным округом, специально приехавший в Минск, в своем выступлении на 7-м Всебелорусском съезде Советов в мае 1925 г. говорил: "Крестьяне Белоруссии, угнетенные польскими помещиками, волнуются и, конечно, придет тот час, когда они этих помещиков сбросят. Красная Армия понимает, что эта задача является для нас самой желанной, многожданной… Мы уверены, и вся Красная Армия уверена в том, что наш Советский Союз, и в первую очередь Советская Белоруссия послужит тем оплотом, от которого пойдут волны революции по всей Европе… Красная Армия с оружием в руках сумеет не только отразить, но и повалить капиталистические страны… Да здравствует Советская зарубежная Белоруссия! Да здравствует мировая революция!".

Обозначив общий военно-политический курс и настроения армии, М. Тухачевский затем обосновал ее боевую готовность. "…В техническом отношении мы в значительной мере сравнялись и достигли западноевропейских государств… Успехи в области пехоты, в области артиллерии… определяют возможность ее участия в самых жестоких и самых сильных столкновениях с нашими западными соседями… Танки мы имеем хорошие. Конница наша является сейчас лучшей конницей в мире… Наша авиация является одним из самых блестящих родов войск… Ни у одного из наших соседей нет такой подготовленной, блестящей, смелой и боеспособной авиации". И, заключая, М. Тухачевский прямо требовал: "Нам нужно только, чтобы советское правительство Белоруссии поставило в порядок своего дня вопрос о войне(!)".

Все делегаты съезда с бурным восторгом встретили появление М. Тухачевского на трибуне, награждали его неоднократно аплодисментами, а председательствующий прямо заявил: "Будем работать над тем, чтобы наш Советский Союз расширился далеко за теперешние пределы, чтобы там, где теперь неустойчивые правительства, были устойчивые советские правительства... Даешь Советскую Европу! Да здравствует Союз Советских Республик всего Света!" (см. Стенографический отчет. Минск, 1925. С. 24-25, 211, 230-231, 312).

В 1926 г. В одной из своих военно-теоретических статей М. Тухачевский писал: "Наша промышленность дорастает до уровня довоенного уровня, а мы знаем, что промышленность наша после ее мобилизации в 1916 г. В значительной мере удовлетворяла потребности царской армии. Уже одно это говорит о том, что мы дорастаем до уровня способности вести крупную войну массовых армий".

Как бы отвечая на сомнения своих оппонентов относительно способности СССР вести войну по причинам экономической слабости, М. Тухачевский считал: "Развитие производительных сил нашего Союза далеко не достигает тех размеров, которые мы видим на Западе. Но зато мы имеем то преимущество, что вся крупная промышленность объединена в руках государства и направлена по общему плану развития социалистического хозяйства" (см. Тухачевского).

На 1 января 1926 г. В РККА было 610 тысяч человек в составе:

1. 70 стрелковых дивизий;

а) 13 кадровых дивизий усиленного состава;

б) 22 кадровых дивизий сокращенного состава;

в) 35 территориальных дивизий;

г) 7 территориальных резервных стрелковых полков.

2. 11 кавалерийских дивизий.

3. 8 кавалерийских бригад.

4. 6987 орудий всех калибров.

5. 30162 пулеметов.

6. 60 танков.

7. 99 бронеавтомобилей.

8. 42 бронепоезда.

9. 694 самолета.

10. 3 линкора, 2 крейсера, 8 эсминцев, 9 подводных лодок, 12 сторожевых катеров (на Балтийском море).

11. 2 крейсера, 4 эсминца, 6 подводных лодок, 21 сторожевой катер (на Черном море).

Когда внешнеполитическая ситуация для СССР начала складываться крайне неблагоприятно и возникла "военная тревога" на его западных границах Народный комиссариат по военным и морским делам составил заявку на первый год боевых действий. Стало ясно, что для этого потребуется 32 млн. снарядов и 3,25 млрд. винтовочных патронов. Однако обнаружилось, что военная промышленность не в состоянии удовлетворить эти потребности. Реально Красная Армия могла получить только 29% потребности в патронах и 8,2% - в снарядах. Заявка составлялась из расчета ведения боевых действий не более 6 месяцев в году и расход боеприпасов будет на уровне последнего года гражданской войны.

В связи с нарастающей "военной тревогой" на западных рубежах СССР, по требованию правительства, начальник Штаба РККА М. Тухачевский 26 декабря 1926 г. представил доклад "Оборона Союза Советских Социалистических республик". В нем он дал анализ геостратегического и геополитического положения страны и армии и сделал весьма жесткие выводы. Основные положения этого доклада сводились к следующему.

"1. Наиболее вероятные противники на западной границе имеют крупные вооруженные силы, людские ресурсы, высокую пропускную способность железных дорог. Они могут рассчитывать на материальную помощь крупных капиталистических держав.

2. Слабым местом блока является громадная протяженность его восточных границ и сравнительно ничтожная глубина территории.

3. В случае благоприятного для блока развития боевых действий первого периода войны, его силы могут значительно возрасти, что в связи с "западноевропейским тылом" может создать для нас непреодолимую угрозу.

4. В случае разгрома нами в первый же период войны хотя бы одного из звеньев блока, угроза поражения будет ослаблена.

5. Наши вооруженные силы, уступая по численности неприятельским, все же могут рассчитывать на нанесение контрударов.

6. Наших скудных материальных боевых мобилизационных запасов едва хватит на первый период войны. В дальнейшем наше положение будет ухудшаться (особенно в условиях блокады).

7. Задачи обороны СССР РККА выполнит лишь при условии высокой мобилизационной готовности вооруженных сил, железнодорожного транспорта и промышленности.

8. Ни Красная Армия, ни страна к войне не готовы".

В тот же день, 26 декабря 1926 г. В заключение своего доклада на Политбюро ЦК ВКП (б) М. Тухачевский сказал прямо: "Ни Красная Армия, ни страна к войне не готовы. Наших скудных материальных боевых мобилизационных запасов едва хватит на первый период войны. В дальнейшем наше положение будет ухудшаться (особенно в условиях блокады)" (см. Н. Симонова).

…В виду надвигающейся угрозы войны руководство Красной Армии в январе - августе 1927 г. осуществило ряд кадровых перестановок в высшем комсоставе, обращая особое внимание на западные приграничные военные округа. Как и в предыдущих списках здесь встречаются уже известные имена: К.Е. Ворошилов, И.С. Уншлихт, С.С. Каменев, М.Н. Тухачевский, С.А. Пугачев, А.И. Егоров, Е.Н. Сергеев, И.Э. Якир, П.П. Лебедев, А.И. Корк, А.И. Кук, И.П. Уборевич, А.В. Павлов и др. Всего 30 человек.

"Военная тревога" вынудила высшее политическое и военное руководство вновь обратиться к услугам результативных военачальников и опытных генштабистов. Именно бывших кадровых офицеров, в том числе "генштабистов" вновь привлекли к командованию "фронтовыми" округами. А. Егоров был возвращен в номенклатуру военной элиты и назначен командующим Белорусским военным округом. Начальником штаба к нему перевели из Ленинграда Е. Сергеева. В 1920 г. он с успехом командовал 4-й армией Западного фронта. Прекрасно знавшими Прибалтийский театр военных действий А. Корка и А. Кука назначили руководить Ленинградским военным округом. Якиру, еще недостаточно опытному в руководстве самым большим из округов во "фронтовой" ситуации - Украинским дали лучшего "генштабиста" - П. Лебедева.

Стремясь использовать все возможные средства для решения военных проблем, если ситуация перерастет в открытые военные действия на советско-польской границе, М. Тухачевский намечает привлечь к ним "специальные" боевые ресурсы. 28 марта 1927 г. В письме советскому военному атташе в Германии С. Петренко-Луневу он дает специальное задание. Тухачевский считает необходимым изменить план формирования "красных вооруженных сил" в треугольнике Киль-Бреслау-Штольп, которые должны будут не только соединиться с наступающими войсками РККА в Польше, но в первый период также отвлекать внимание Польши к ее западной границе. М. Тухачевский, в связи с этим, считал, что "при известных условиях, возможно, будет необходимо даже открытое наступление красных немецких формирований на польскую границу со стороны коридора с целью вызвать общие политические осложнения в Западной Европе". А 9 июля 1927 г., в период нарастающего обострения военно-политической обстановки на советско-польской границе уже военный атташе С.Петренко-Лунев сообщал М. Тухачевскому, что поставленные им задачи выполняются (см. Прокопенко).

…Особенного напряжения и обострения военно-политическая ситуация достигла к сентябрю 1927 г. Командование Красной Армии решило провести "большие маневры" в районе Одессы, мобилизуя боевые соединения Украинского военного округа и Черноморского флота. Маневры продолжались достаточно долго: с 17 по 28 сентября. Главным руководителем маневров был начальник Штаба РККА М. Тухачевский, а в качестве начальника штаба у него - В. Триандоафилов. На маневрах присутствовали А. Рыков, К. Ворошилов, А. Бубнов, С. Буденный, А. Егоров, И. Уборевич, И. Якир, Р. Муклевич, Р. Эйдеман, П. Дыбенко и др., т. е. и глава правительства, и наркомвоенмор и вся военная элита. Одновременно проводились маневры в Ленинградском, Белорусском и Северо-Кавказском военном округах. Проведена была мобилизация и проверка боеспособности Осоавиахима. Шла боевая проверка готовности советских вооруженных сил по всей линии западной границы. Одесские маневры, как главные, обрели благодаря присутствию на них Председателя Совнаркома СССР А. Рыкова общегосударственную значимость.

Официальная оценка итогов одесских маневров и уровня боеспособности Красной Армии была сделана самим М. Тухачевским 5 октября 1927 г. В беседе с корреспондентом "Красной Звезды" (№ 227).

"Маневры этого года имели целью проверить умение нашей армии вести общевойсковой бой. До последних лет мы все свое внимание фиксировали на действиях отдельных родов войск. В качестве очередной большой задачи перед нами ставится вопрос о еще большем развитии смелости, решимости и инициативы в бою. Осуществление этой задачи - поставит нашу армию по своей выучке и способности вести бой в один ряд с лучшими современными европейскими армиями". "Между строк" цитированного выше отзыва М. Тухачевского, за "парадными высказываниями", можно вычитать:

1. Соединения и части Красной Армии обнаружили отсутствие умения взаимодействия родов войск. Для этого и понадобилось попытаться провести совместные маневры войск УВО и Черноморского флота.

2. Командирам соединений и частей недоставало смелости, решимости и инициативы в бою.

Так называемая "военная тревога" 1926-1927 гг., едва не прорвавшаяся новой войной на советско-польской границе, обнаружила неготовность Красной Армии к серьезному военному конфликту. Перед политическим и военным руководством СССР к октябрю-ноябрю 1927 г. встал один главный вопрос - во что бы то ни стало не допустить войны (а ситуация была чревата ею не только на польской границе, но и на Дальнем Востоке, и с Великобританией). По мнению автора, именно с этой целью решено было использовать старые офицерские связи М. Тухачевского и его "гвардейское" прошлое.

…В военных кругах русской белой эмиграции в связи с "делом Тухачевского" и развернувшимися в СССР с 1937 г. массовыми репрессиями высшего и старшего комсостава Красной Армии выдвинута была своя версия причин и смысла этого "дела". По свидетельству И. Гессена, "на юбилейном вечере Корниловского полка (19 сентября 1937 г. - С.М.) генерал Деникин в приветственной речи, между прочим, сказал, что "теперь (т.е. после раскрытия заговора и расстрела военачальников) нет больше оснований скрывать, что Тухачевский встречался в Париже с Кутеповым" (см. Гессена). Встреча эта имела место, скорее всего, не позднее декабря 1927 г. Косвенными доводами в ее пользу можно считать и неожиданное оживление всевозможных слухов вокруг фигуры М. Тухачевского, и особое к ней внимание. Так, в январе 1928 г. в Париже вышла небольшая книга П. Фервака (см.) "Михаил Тухачевский - вождь Красной Армии". Тогда же начали распространяться слухи о намерении М. Тухачевского совершить военный переворот. Они позволяют получить некоторые представления о содержании переговоров М. Тухачевского с А. Кутеповым.

Вступая в переговоры с "Красным командиром", А. Деникин писал: "Я совершенно согласен с вами, что над Россией нависли грозовые тучи со всех сторон... Теперь уже открыто говорят о разделе России" (см. Возрождение, 21 марта 1928 г.). Генерал оправдывал службу военспецов старой армии в Красной Армии их патриотическими мотивами. Он утверждал, что необходимо в случае войны поддержать Красную Армию, которая должна выступить на защиту родных очагов. Совершенно необычным и новым в предлагавшейся генералом политической тактике антибольшевистских сил русской эмиграции был призыв использовать в дальнейшем эту армию для свержения "коммунистической власти".

М. Тухачевский должен был "разыграть" "национально-патриотическую карту" в связи со сложившимся за рубежом мнении о "националистическом" настрое комсостава РККА. Все это должно было выглядеть как действия военной элиты во главе с М. Тухачевским, рядом с которой "национально-настроенные" высокопоставленные большевики, готовые поддержать военный переворот. Этот переворот должен будет привести к "национальной диктатуре" в России во главе с М. Тухачевским. Именно тогда и появилась политическая "формула Деникина" о "двойной задаче Красной Армии", которой он придерживался и в 1938 г.: сначала Красная Армия разгромит внешнего врага, а затем свергнет большевистскую власть. Логика убеждений, обращенная к руководству РОВС была такова: как русские патриоты помогите Красной Армии. Не принимайте участия в интервенции против СССР, уговорите французское, английское, польское руководство воздержаться от вооруженного конфликта с СССР. В случае же войны, с оружием руках выступите против врагов России. Одолев врага, М. Тухачевский, при поддержке "национал-большевиков", совершит переворот, свергнет коммунистический режим и установит "национально-военную диктатуру" в стране. Доводы М. Тухачевского казались простыми, разумными, естественными в его устах: настоящие "белые" - патриоты. Если это так, то "белые" за рубежом и "патриоты" в Красной Армии вполне могут объединить свои усилия на "политической платформе" - защита России от внешнего врага и установление в ней "национальной" военной диктатуры.

Однако позиция А. Деникина и А. Кутепова была категорически отвергнута Председателем РОВС и Главнокомандующим Русской Армии генералом П. Врангелем. "В печати в последнее время появилась переписка между Красным Офицером и генералом Деникиным и ряд статей, вызванных этой перепиской, - заявлял в своем приказе по армии 7 апреля 1928 г. генерал П. Врангель. - Главнокомандующий относится самым несочувственным образом к опубликованию этой переписки. …Генерал Врангель находит, что сношения с представителями Армии, верно служащей власти, поработившей нашу Родину и удушающей Русский Народ, недопустимо и напоминает "братание" на фронте, которое наблюдалось в ужасные дни 1917 г. Опубликование упомянутой переписки вредно еще и потому, что в конечном результате она может посеять в умах сомнение в значении и смысле "белой борьбы" (см. Приказ № 86 от 7 апреля 1928 г.). Таким образом, готовность вести переговоры и склонность оказать содействие М. Тухачевскому со стороны А. Кутепова и А. Деникина, по воле П. Врангеля, как старшего начальника Русской Армии, "белые", РОВС вынуждены были отказать Красной Армии в своей поддержке.

На первый взгляд "миссия Тухачевского" окончилась неудачей. Тем не менее, впечатление это было ложным. На самом деле ее организаторы достигли тройной цели: во-первых, в руководство РОВС был внесен раскол и боевая решимость белого военного зарубежья была нейтрализована; во-вторых, была создана почва для "оперативной игры" ОГПУ с "легендой о заговоре Тухачевского"; в-третьих, сложились благоприятные условия для отставки М. Тухачевского и обозначилась перспектива радикальной "чистки" советской военной элиты.

…Неготовность страны и армии к обороне, обнаруженная "военной тревогой", обострила конфликт в руководстве РККА. Следовало ответить на вопрос: кто виноват в небоеспособности Красной Армии?

Один из давних и достаточно близких соратников М. Тухачевского, в том числе и в Штабе РККА, Г. Иссерсон вспоминал: "Узкому кругу работников Штаба РККА было известно, что в 1928 г. он (М. Тухачевский) написал докладную записку о необходимости перевооружения нашей армии и развития военно-воздушных и бронетанковых сил. В записке Тухачевский говорил, что наша армия в техническом оснащении и развитии авиации отстает от европейских армий. Необходимо, писал он, немедленно приступить к ее полному техническому перевооружению, создать сильную авиацию с большим радиусом действий и бронетанковые силы из быстроходных танков, вооруженных пушкой и перевооружить пехоту и артиллерию, дать армии новые средства связи (главным образом радиосредства) и новые переправочные имущества. Для решения этих задач нужно развивать нашу военную промышленность и построить ряд новых заводов. В заключение Тухачевский указывал, что для осуществления этой программы потребуются большие ассигнования из государственного бюджета" (см. Иссерсона).

Действительно, 20 декабря 1927 г. М. Тухачевский направил на имя Народного комиссара по военным и морским делам докладную записку "О радикальном перевооружении РККА", где изложил свое видение перспектив и необходимых основных направлений и масштабов развития советских вооруженных сил. М. Тухачевский не указывал "виновных" в неподготовленности Красной Армии к войне, но заостряя внимание на тех или иных аспектах армейских и оборонных проблем, он косвенно обращал внимание именно на виновников неподготовленности Красной Армии к войне.

…"Численность Вооруженных Сил и их техническое снабжение составляет основу боевой мощи страны, - определял исходные проблемы и концептуальные позиции своих предложений М. Тухачевский, - что должно соответствовать промышленным, транспортным и прочим экономическим возможностям государства". Он считал, что "наши ресурсы… позволяют: развить массовые размеры армии, увеличить ее подвижность, повысить ее наступательные возможности".

М. Тухачевский предлагал координировать 5-летний перспективный план строительства вооруженных сил и военных заказов с развитием отраслей экономики. Такой план обеспечивал выполнение всех мероприятий по техническому оснащению Красной Армии, насыщению ее недостающими техническими средствами, накопление мобзапасов, обеспечивающих развитие вооруженных сил. Тухачевский приводил конкретные соображения о развитии технических родов войск, развитии оборонной промышленности, строительства новых заводов и дополнительного финансирования этих программ (см. РГВА. Ф. 7. Оп. 1. Д. 170. Л. 12, 13, 17).

Акцентируя внимание на проблеме общего и технического обеспечения Красной Армии, М. Тухачевский "задевал" репутацию А. Егорова и П. Дыбенко. Ведь именно А. Егоров с мая 1926 по май 1927 г. являлся заместителем Председателя Военно-промышленного управления ВСНХ и членом коллегии ВСНХ. Он, как представитель высшего командования и боевой генерал должен был нести значительную долю ответственности за плачевное состояние дел в техническом обеспечении РККА. П. Дыбенко с 25 мая 1925 г. до 16 ноября 1926 г. являлся начальником Артиллерийского управления РККА, а с ноября 1926 по октябрь 1928 г. занимал должность начальника Управления снабжения Красной Армии. Косвенным образом, основную долю ответственности Тухачевский возлагал на Ворошилова. Но самое главное: М. Тухачевский предлагал альтернативный правительственному оборонный проект, где военно-экономическая доминанта смещалась в оборонную сферу. Это была уже особая концепция развития страны и государства. Сам же М. Тухачевский, желая того или нет, обозначил себя в качестве военно-политического "лидера" в реализации этой концепции.

Как симптомы нарастающего конфликта в высших эшелонах политической и военной власти вновь начали распространяться слухи о "бонапартистах" в Красной Армии. В обстановке предельно обострившейся внутрипартийной борьбы обе стороны указывали на угрозу "бонапартизма" со стороны высшего комсостава РККА. Правда, ни та, ни другая сторона не называла имен, но лишь пыталась связать своих оппонентов с "бонапартистами".

Еще в декабре 1925 г. один из сторонников Г. Зиновьева в Ленинградской губернской парторганизации К. Шелавин предупреждал: "В армии все явственнее проскальзывает намерение подчинить политорганы командованию... Надо обратить внимание, что с этими уклонами борьба ведется нерешительно…". В 1926 и 1927 гг. представители "группы Сапронова - Смирнова" официально заявляли высшему партийному руководству: "Особо опасное положение создается в Красной Армии. Командный состав ее… в значительной степени сформирован из старых офицеров и кулацких элементов крестьянства. …Что касается партийцев-краскомов, то на них не может не отражаться бюрократизация партии и ослабление ее связи с рабочими. Влияние пролетариата в армии ослабевает. При таких условиях Красная Армия грозит превратиться в удобное орудие для авантюр бонапартистского пошиба" (см. Геронимуса).

В декабре 1927 г. появилась статья, где говорилось, что Красная Армия из безвластного орудия диктатуры начинает постепенно превращаться в субъекта политического действия, в политический фактор, претендующий на самостоятельную роль". Складывалось впечатление, будто бы кто-то преднамеренно формировал определенный настрой общественного мнения в стране, приучал общественность Красной Армии к мысли о наличии в ее высшем комсоставе "бонапартистов". Оставалось сделать последний шаг: назвать их поименно.

…Выше уже излагались обстоятельства обострения отношений между М. Тухачевским, как начальником Штаба РККА и К. Ворошиловым, как Наркомом, равно как и должностные трения М. Тухачевского с С. Каменевым, А. Егоровым, П. Дыбенко и др. Уже в мае 1927 г. М. Тухачевский, по существу, ставил вопрос о своей отставке. Первые же внешние признаки грядущей "опалы" и отставки М. Тухачевского обозначились в январе 1928 г. Этому предшествовал ряд событий "подготовительного характера".

В ноябре-декабре 1927 г. В Женеву в составе советской делегации в подготовительную комиссию по сокращению и ограничению вооружений был командирован заместитель начальника Штаба РККА С.Пугачев. Сделано это было не случайно, т. к. он "политически контрастируя" с М. Тухачевским, воспринимался как представитель "умеренной" части советской военной элиты, как "сторонник мира", а не "революционной войны". В марте-апреле 1928 г. С. Пугачев вторично ездил с делегацией в Женеву.

В конце 1927 г., демонстрируя "миролюбивые намерения", советская сторона направила в Польшу нового военного атташе И.Г. Клочко, а 28 января 1928 г. прислали и его нового помощника В.Г. Богового. Какие-то смутные слухи об оппозиционности и политической нелояльности М. Тухачевского уже муссировали на Западе и в Москве. В этом смысле весьма примечательно объяснение мотивов отставки М. Тухачевского, изложенных полковником В. фон Бломбергом, побывавшем в Москве в августе 1928 г. "Существует две версии отставки Тухачевского, - информировал он свое начальство в Берлине, - согласно первой, он был сторонником превентивной войны против Польши, что не могло удовлетворять правительство; согласно второй - его политическая благонадежность была поставлена под сомнение, и в военном вожде кое-кто увидел тень вождя возможного мятежного движения" (см. Erickson J.).

Косвенным образом, информация В.фон Бломберга о причинах отставки М. Тухачевского, в частности в той части, что касается его склонности к "превентивной войне против Польши", что со своих должностей были смещены давние соратники и единомышленники Тухачевского: советский военный атташе в Германии С. Лунев (Петренко), с которым М. Тухачевский летом 1927 г. переписывался по вопросу об использовании в случае войны немецких военизированных формирований "Рот-фронта"; в августе 1928 г. С. Будкевич - начальник 3 отдела (военных сношений, которому непосредственно подчинялись все военные атташе) Разведуправления Штаба РККА.

Советский военный атташе в Польше И.Г. Клочко 30 января 1928 г. сообщал в Москву: "29 и 30 января вся польская пресса полна самыми фантастическими сообщениями о восстании в Красной Армии; говорится о восстании 4-х дивизии во главе с т. Тухачевским, наступающим будто бы на Москву… сегодня на совещании у полпреда я предложил немедленно опубликовать опровержение полпредства, назвав всю это провокационную кампанию "сплошной ложью от начала до конца", что и сделано. Я рассматриваю эту клевету как одно из средств поддержания общественного мнения против нас, как "моральную мобилизацию"…". Таким образом, представлялась возможность неофициального объяснения причин отставки Тухачевского для зарубежья. Одновременно советские власти демонстративно отмежевались от "агрессивного генерала", как свидетельство миролюбия СССР. Наконец, "бонапартист" М. Тухачевский оказывался, сам того не ведая, важным и убедительным фактором "дезинформационной игры" советских спецслужб с "активистами" РОВС для нейтрализации их агрессивности.

Информация о "восстании 4 дивизий во главе с т. Тухачевским, даже не будучи достоверной, несомненно, способствовала формированию нужного идеологического фона будто бы "бонапартистских" намерений М. Тухачевского. Не исключено, что она могла быть инспирирована из Москвы. Сам М. Тухачевский в своей юбилейной статье в "Правде" 23 февраля 1928 г. "Буржуазия об армии пролетариата" волей-неволей проинформировал советского читателя, незнакомого с книгой П. Фервака (см. С. 326) и с зарубежной прессой, о "бонапартистских слухах" вокруг его фамилии. Он опровергал, значит "оправдывался. Это исподволь готовило почву для принятия в последующем в качестве достоверного косвенным образом формируемое мнение о действительно "бонапартистских" намерениях М. Тухачевского.

"Мятеж Тухачевского" должен был восприниматься и в Польше, и в Англии, и в целом на Западе, как вполне логичный "ответ" "красного Бонапарта" на нежелание политического руководства в Москве начать войну против Польши. В интерпретации П. Фервака, М. Тухачевский - ярко выраженный "антизападник", антисемит, антихристианин, антидемократ, поклонник самодержавного деспотизма Петра Великого, Екатерины II, Наполеона. Он близок к Л. Троцкому - символу "мировой революции". Он готов завоевать всю Европу под лозунгом "мировой революции" и восстановить Византийскую империю, подчинив ее России и уничтожая западную культуру. В то же время, М. Тухачевский, по мнению автора книги, скорее политический фантазер и мечтатель.

…31 марта 1928 г. В газете "Красная Звезда" была помещена развернутая информация о защите диссертации В. Меликова в Военной Академии им. М.В. Фрунзе "Марна-Висла-Смирна", в ней резкой критике подверглась оперативно-стратегическая деятельность М. Тухачевского во время "похода за Вислу". Публикация материалов защиты диссертации создавала необходимый контекст для неофициального, но публичного обсуждения проблемы войны с Польшей. Речь шла о советско-польской войне 1920 г., однако имелась в виду неначавшаяся в 1927 г. новая война СССР против Польши и западного мира. Данная публикация позволяла публично продемонстрировать военно-политические позиции начальника Штаба РККА М. Тухачевского и его оппонентов, открыто критиковать и опровергать стратегическую "доктрину Тухачевского". Таким образом, в центральной армейской печати ненавязчиво, но вполне определенно поставить под сомнение авторитет М. Тухачевского как главного стратега Красной Армии и показать всем, в том числе и для западной общественности несогласие советского военного и политического руководства с точкой зрения своего начальника Штаба РККА.

Акция с публикацией материалов защиты диссертации В. Меликова на злободневную тему в конце марта 1928 г. была, несомненно, преднамеренной со стороны политического и военного руководства. Она создавала соответствующую военно-политическую почву для отставки М. Тухачевского. В. Меликов вряд ли осмелился бы на нее без санкции или даже побуждения "сверху".

Итак, устранение М. Тухачевского с должности начальника Штаба РККА для успокоение и умиротворения политических кругов на Западе было удобным и благоприятным условием и фактором в разрешении уже давно обострившихся военно-политических проблем, связанных с личностью начальника Штаба Красной Армии. В этом заключалась лишь одна из причин отставки М. Тухачевского. Но были и другие.

В марте 1928 г. М. Тухачевский утверждает возможность победоносного исхода "польской кампании" 1920 г. Он считал, что даже при "малых силах" ("наши силы были на исходе"), но при "рациональном их использовании" в совокупности с верными социально-экономическими и социально-политическими мероприятиями можно добиться успеха в войне с противником более сильным в военном отношении. Он как бы указывал на возможность победоносной перспективы вероятного военного столкновения с Польшей в 1927 г. при "рациональном использовании" имеющихся сил и соответствующих социально-политических и экономических мероприятий.

Преднамеренно или нет, но М. Тухачевский указал на существенные ошибки, допущенные польским ревкомом в 1920 г. В его составе находился и И. Уншлихт, занимавший к 1928 г. должность 1-го заместителя Председателя РВС СССР. При обсуждении диссертации В. Меликова М. Тухачевский изложил свою позицию и косвенным образом обратил внимание и на И. Уншлихта, как одного из "виновников" неудачи "польской кампании 1920 г.". Это можно было понять и как "недоверие" к И. Уншлихту и в условиях едва не начавшейся новой советско-польской войны.

С критикой стратегических взглядов М. Тухачевского во "внешней войне", в войне с Польшей выступили давние соратники начальника Штаба РККА, такие как Н. Варфоломеев и В. Путна. На его книгу "К Висле и обратно" ссылались и ее цитировали в 1928 г.

М. Тухачевский пытался вновь выдвигать и отстаивать свою точку зрения на причины и виновников неготовности Красной Армии к войне. Он видел ее, в конечном счете, в ошибочном определении места и роли Штаба РККА. Новая вспышка дискуссии по этому вопросу лишь ускоряла отставку М. Тухачевского.

В двух докладных записках на имя наркома еще в феврале и марте 1927 г., обеспокоенный низким уровнем боевой подготовки командных кадров, М. Тухачевский вновь возвращается к проблеме, вызывавшей острые дискуссии еще в 1924 г. На заседаниях РВС СССР и в своих докладных на имя наркома М. Тухачевский предлагал провести реорганизацию Штаба РККА, которая фактически предусматривала превращение его в Генеральный Штаб. Он считал, что Штаб РККА должен стать единым планирующим и организующим центром. Это предложение не было принято. Мотивировали это опасением, что "будет один докладчик, который и планирует, и проводит, и инспектирует, следовательно имеет все критерии в своих руках. В руках же руководства почти ничего: соглашайся и иди на поводу у Штаба".

16 апреля 1928 г. командующий Белорусским военным округом А. Егоров, инспектор кавалерии РККА С. Буденный и начальник снабжения РККА П. Дыбенко направили К. Ворошилову письмо, в котором обвиняли начальника Тухачевского в стремлении захватить всю власть в армии.

"Штаб РККА, - писали они, - имеет внутри себя тенденции, если не сказать хуже, целевую установку, заменить собой, или вернее взять в свои руки руководящую роль по всем вопросам строительства и оперативного руководство РККА".

Авторы письма предлагали заменить начальника Штаба РККА лицом с "более высокими организаторскими способностями, а равно и с большим опытом боевой практической работы". Их позиция была поддержана 1-м заместителем Председателя РВС СССР и Наркома И. Уншлихтом, начальником ГУРККА М. Левандовским и заместителем начальника УВУЗ РККА Н. Кузьминым.

То, что именно эти три "генерала" написали коллективное послание К. Ворошилову с требованием отставки М. Тухачевского объясняется, как выше отмечалось, отчасти тем, что начальник Штаба РККА "задел" их репутацию, косвенно указывая на ведомства, несущие ответственность за неготовность Красной Армии.

Вскоре К. Ворошилов пригласил М. Тухачевского для разговора по этому поводу, но разговора не получилось, т. к. маршал подал рапорт о своем уходе: "После нашего последнего разговора вынужден оставить свой пост". Его желание сделать Штаб Красной Армии инициативным осталось невыполненным, ибо помимо его воли Штаб превратился в простой технический аппарат.

3 мая 1928 г. К. Ворошилов подписал приказ о перемещении М. Тухачевского с должности начальника Штаба РККА на должность командующего Ленинградским военным округом. Приказ вступал в силу с 5 мая 1928 г. Однако еще 8 мая М. Тухачевский продолжал фактически возглавлять Штаб РККА. Нарком явно не планировал именно в это время отправить в отставку его начальника. Он стремился замаскировать конфликтную подоплеку ухода М. Тухачевского, "сгладить" нежелательные пока впечатления от этой политически значимой кадровой перестановки.

Одновременно с отставкой М. Тухачевского и вслед за ней был проведен ряд кадровых перестановок и отставок, с ней связанных. Из 16-ти "отставленных" "генералов" 14 (кроме Я. Алксниса и Н. Петина) являлись старыми соратниками М. Тухачевского, в том числе ветеранами 27-й стрелковой дивизии (К. Нейман, Р. Сокк, Н. Уваров), а некоторые входили в круг его друзей и близких приятелей (А. Кук, С. Пугачев, Ф. Кауфельдт).

"Чистке" подверглось руководство и ответственные сотрудники Штаба РККА (М. Тухачевский, С. Пугачев, С. Будкевич, С. Петренко-Лунев), ГУРККА (Я. Алкснис, М. Вольпе), командование "фронтовых" военных округов: Ленинградского (А. Корк, А. Кук, Ф. Кауфельдт) и Белорусского (М. Германович, Е. Сергеев), а также командиры соединений Украинского военного окрга (К. Нейман, Р. Сокк). Пятеро "генералов" фактически были отправлены во временную "отставку" (С. Пугачев, Е. Сергеев, Н. Петин, А. Корк, С. Будкевич). Еще пятеро были переведены с командной на преподавательскую работу (Я. Алкснис, М. Вольпе, К. Нейман, Н. Уваров, И. Широкий), что всегда расценивалось как явное понижение в должности и "опалу". Все отправленные в Военную академию РККА в качестве преподавателей были молодыми и перспективными строевыми командирами, совершенно не подготовленными для преподавания в Академии.

Два боевых командира (Р. Сокк и И. Ландин) были уволены из РККА.

М. Тухачевский, как начальник Штаба РККА, и его заместитель С. Пугачев фактически были признаны ответственными за "стратегическую доктрину", обусловившую внешний военно-политический курс, оказавшийся несостоятельным перед лицом войны и расходившимся с правительственным внешнеполитическим курсом.

С. Будкевич, как глава военных внешнеполитических отношений, и С. Петренко-Лунев, советский военный атташе в Берлине несли ответственность за проведение "линии Тухачевского" в Германии.

Однако были и другие причины отставки М. Тухачевского, "чистки" советской военной элиты и кадровых перемещений в ее составе в 1928 г.

Так, заместитель наркома внутренних дел Г. Прокофьев в показаниях от 25 апреля 1937 г. вспоминал: "Еще в 1928 г. были показания полковника Шафрова о существовании контрреволюционной организации военспецов в наркомате обороны. В показаниях имелся список нескольких лиц, лично известных Ягоде. Ягода этот материал забрал к себе и дал прямое запрещение что-либо предпринимать" (см. Ягоду).

Приведенная выше информация может служить лишь поводом для различных предположений о наличии каких-то "заговорщических организаций" в Красной Армии в 1928 г. Указанных выше сведений и степени их достоверности явно недостаточно для каких-либо определенных выводов на этот счет. Но их было вполне достаточно, для слухов и подозрений, тревоживших бдительность ОГПУ и правительства. Достаточно для того, чтобы предпринимать, на всякий случай, превентивные меры в отношении наиболее амбициозных "генералов", имевших соответствующую политическую репутацию. Среди таковых на первом месте, несомненно, находился М. Тухачевский с его "наполеоновской репутацией" в кругах бывших офицеров старой армии.

Указанные выше обстоятельства также, очевидно, являлись одной из причин отставки М. Тухачевского, слухов о его политической неблагонадежности и кадровых перемещений в 1928 г.

Во всяком случае, всего этого ОГПУ было достаточно для далеко идущих выводов.